Я осеклась на полуслове, когда Денис рывком притянул меня к себе, заставляя смотреть в глаза.
— Ты же ни хрена не знаешь, Алиса. Ты судишь только по тому, что угодно было понять тебе!
— И что же я должна знать? — непримиримо отозвалась я, отклоняя голову еще дальше, чтобы не встречаться с ним взглядом, — отпусти меня, ты делаешь мне больно!
— Прости, — он ослабил хватку, и я поспешно отошла, накрыв живот руками. Боль пронзила мои внутренности внезапно так сильно, что я согнулась пополам, не удержавшись от стона.
Дэн испуганно подскочил ко мне, помогая опуститься на диван и заглядывая в лицо.
— Прости, милая, прости… Что с тобой, тебе плохо? Алиса, не молчи, скажи мне, что?! Что сделать, может, врача?
Я замотала головой, перетерпев приступ боли, постепенно отпускавший мое тело, а затем выпрямилась.
— Прошу тебя, уходи… Этот разговор ни к чему не приведет. Я не хочу, чтобы ты вынашивал какие — то надежды, Дэн, понимаешь? Тебе кажется, что брак со мной это правильное решение, но это не так. Я не смогу стать тебе хорошей женой, я никогда… Я не смогу забыть его.
— Но он уже не вернется, никогда, — с этими словами, резанувшими похлеще острого ножа по моей душе, Денис покинул комнату, а я без сил прислонилась к спинке мягкого дивана.
Никогда не вернется. Никогда — какое страшное слово, разбивающее мечты…
9
Папенька, конечно, опечалился, узнав, что я дала отставку, но отныне плясать под его дудку я не собиралась. Другая, более трезвомыслящая Алиса Белова теперь умела выстоять в жизненных передрягах, и единственное, что поддерживало во мне огонек жизни, была моя дочь, которая должна была появиться на свет в начале июня.
Дэн долгое время не появлялся, и я могла вздохнуть с облегчением. Наверное, он все же понял, что я не изменю своим принципам и не предам память Юры, но однажды он явился, без обиняков потребовав, чтобы я вернула ему сумку с общаком.
Леська как назло укатила куда-то с Тимом и дома я была одна. Сидела на лавочке в прилегающем к дому саду, любуясь цветущими мимозами и подставив лицо ласковому солнышку. Поэтому услышав рядом знакомый голос, от неожиданности чуть не свалилась с лавки.
— Блин, чего так пугать-то?! — напустилась я на Дениса, который деловито присел, сдвигая солнцезащитные очки на волосы.
— Прости… Алиса, мне нужна сумка, дело об убийстве Кисанова снова в производстве, а эти деньги являются основной уликой.
— Ты же утверждал, что Киса угрохал Юрка! — насторожилась я.
— Открылись новые обстоятельства, и мы думаем, что Третьяков не имел к этому отношения. Князю было бы совершенно незачем убивать своего курьера и потом, воры придерживаются определенных правил по поводу мокрухи. На это у них есть шестерки, киллеры, которые выполняют всю грязную работу.
— Но если это так, за что же тогда… За что ты упрятал его за решетку?! — срывающимся голосом завопила я, неловко вскакивая и тотчас почувствовав резкую боль, скрутившую низ живота, — ты… Ты же упек его за решетку именно за это гребаное убийство, а на деле… Получается, что Юрка ни в чем не виноват?! Ты… — я перевела дух, не обращая внимания на испуганно взиравшего на мои мучения Панкратова, — это ты… Ты устроил тот бунт в СИЗО, как же я сразу не догадалась?!
— Алис, что ты несешь? — встав с лавки, произнес он, пытаясь меня поддержать, но я отпрянула, с ненавистью на него взирая, — в то время я еще не знал всех обстоятельств дела, а все указывало на Князя. Его кто-то подставил, понимаешь? Пистолет, которым был застрелен Кисанов, зарегистрирован на его имя и поэтому Третьяков вполне мог оказаться заказчиком убийства адвоката.
— Но я же… я же была там и слышала, как эти двое подходили к машине! Ты подумай сам… подумай, если бы Князь, с которым должен был в ту ночь встретиться Кисанов, чтобы передать ему общак, заказал это убийство, разве бы братки не обшарили машину в поисках денег?!
— Но мы обязаны были проверить все факты. Алиса, тебе плохо?
— Черт… Черт тебя побери, Дэн, ты же… Ты убил Юру, это ты во всем виноват! Не трогай меня! Отвали, не смей ко мне прикасаться! Ай, мамочки!!!!
Не слушая моих протестующих воплей, Денис с огромным трудом сгреб меня на руки и потащил к воротам. Мне казалось, что мое тело раскололось на маленькие осколки, а боль безжалостно выедает кусочки плоти. Блин, неужели роды это настолько больно?!
Я орала, как ненормальная, пока машина Панкратова неслась по оживленным улицам, а сам он, бледнее смерти, поглядывал на меня, корчившуюся в судорогах. Наконец впереди показались здания клиники, соединяющей два корпуса гинекологии и интенсивной терапии, а между ними располагалось детское отделение.