– Как-то много правил для такого маленького села. Это точно не исправительный лагерь?
– Это для вашей же безопасности. Вы ещё здесь ничего не видели, и на это есть причины: местные очень пугливы, и вы их увидите только завтра. Максимум через день. А ночью… ночью или волки могут зайти сюда, или люди так наклюкаются, что сами уподобятся волкам. Вы городские, непривычны для деревенской жизни, а в самом Неясыти даже до сельского уровня ого-го!.. – Бражник посмеялся, но резко остановился. Возможно, он страдал от какого-то психологического заболевания, но по его потрёпанному виду тяжело было сказать наверняка. – Всего доброго, Бегловы.
Стоило закончить разговор с Бражником, как они заметили, что приблизился вечер. Мысли о том, что есть ещё шанс вернуться обратно в машину и переночевать там испарились полностью, – вглядевшись в плотные заросли за пределами села, наблюдалась непроглядная тьма. Хочешь, не хочешь, а среди веток и корений обязательно заблудишься. На удивление, свободно перемещаться через эту живую изгородь можно было только пару часов в сутки, всё остальное время тропу, или же её полное отсутствие, пожирала темень. Однако, это также мог быть вопросом времени года и троп внутри зарослей.
Выбора не осталось, и семья направилась в избу лесника.
В сравнении с избой бабушки Жданы, это был настоящий особняк. Такой ровный и ухоженный, словно в нём ещё неделю назад кто-то жил. Рядом располагался забытый всеми станок для дубления кожи, а над входом висели оленьи рога.
Здесь же были и сени, в которых находились вбитые гвозди, что использовались как крючки для одежды и маленький ящик для инструментов и обуви. С потолка свисали перья и маленькие кости, что на общем плане напоминали какие-то обереги в комнате знахаря.
Жилая комната походила на целый пятизвёздочный отель, и самым приятным здесь была мебель. Мебель! Шкафы, антресоль, ящички, стол, стулья и всё остальное, о чём может мечтать нормальный человек. В глаза бросился красный угол с иконами и свечами. Всего было так много, что даже создавалось ощущение тесноты. Рядом с печкой стояло несколько готовых к топке головёшек. Они до сих пор ждали того, как их хозяин вернётся назад и бросит несчастных навстречу огню. Запах здесь был затхлый, тяжёлый, будто постоянно в помещении что-то кипятилось и готовилось, а неизвестная детям горечь жгла нос. Мария не могла вспомнить, что же могло так пахнуть, но Григорию хватило и первого вдоха. Самогон.
Как бы ни надеялся Григорий на удачу, но продовольственных запасов нигде не было. Пока ставни на окнах были открыты и позволяли солнечному свету попадать внутрь, Мария, как хозяйка очага и мать семейства, бросила головёшки в печь и зажгла огонь. Достаточно умело сработавшись с огнивом, она сильно удивила мужа. В ней он наконец-то увидел что-то новое и интересное. В том мимолётно брошенном взгляде, Серёжа увидел одну едва заметную ребёнку мысль, которая ударила его в висок и заставила гневно сжать кулак.
– Гриша, а где будут спать наши дети? – спросила мать.
– Хочу на печке, хочу на печке! – криком требовала Вера, подняв над головой ручку и подпрыгивая до самого потолка. Такой энтузиазм был лишним, поскольку никто не претендовал на это место.
– Пускай спят где хотят.
– Хорошо, тогда, Вера, можешь спать на печи, но если станет жарко, то скажи мне. – Мария оценивающе оглядела каменного гиганта. – Места там предостаточно, и, если разрешишь, с тобой может спать братик.
Вера посмотрела на старшего брата, а тот молча смотрел в её маленькие глазки. Они не говорили ни слова, точно договаривались на немом языке кровных родственников. Вера бы начала как-нибудь отнекиваться, хотя бы просто начав ребятничать или говорить, что её брат зануда, но это же была печка! Будет очень грустно, если Серёжа не сможет поспать на печке… К тому же, если что, прогнать она успеет его в любой момент!
– Хорошо, ему можно.
Для родителей же осталось то, что представляло из себя «летнюю кровать» – небрежно сложенные вместе брёвна и доски, создающие прямоугольник на высоте десяти сантиметров над полом. На такой самодельной кровати красовалась несколько одеял и наволочек. На случай холодной ночи, они могли бы снять со стены чью-то толстую шкуру.
Печь и кровать располагались друг напротив друга, из-за чего с каждого ложа можно было видеть соседнее, которых разделяли сущие полметра. От подобной расстановки, Серёже всё меньше и меньше хотелось встретить ночь.