Все остальные проснутся приблизительно через час. И всё это время Беглов-младший просто сидел на стуле и считал остатки еды. Прошлым вечером местные поделились новыми продуктами, из-за чего вся семья новоприбывших могла жить без малейшего чувства голода. Разглядывая то, что легко попадёт ему в рот сегодня или в любой другой день, он заметил небольшой окорок. Красный ломоть так и привлекал к себе внимания, напоминая сплошную яркую кашицу.
Юлия.
Перед парнем словно лежала часть девушки, той самой, которую на его глазах разорвали в клочья. Это был бы ужасный подарок случайному зрителю, но этот кусок таковым не являлся, – он ведь появился задолго до убийства… Или казни? Только сейчас, собравшись мыслями, не отвлекаясь на появившуюся перед окном черноту и то, что вдалеке маячили маленькие и звериные фигуры. Теперь он мог подумать, углубиться в вопрос, вернуться на несколько часов назад, когда залитая лунным светом дорога между избами была немой сценой звериной расправы.
Нет, он не мог ошибиться, там была Юлия, и кто-то ещё. Будь у него возможность познакомиться, – или хотя бы один раз взглянуть, – со всеми, то легко можно было бы найти настоящих виновных и… Его.
Пока в избе было тихо, а все никак не могли отойти от сонного заточения, юноша надел ботинки, набросил сверху куртку, и глупо остановился у двери. Стоило только оказаться на финише (или старте?), как всякая мотивация исчезла в никуда. Может ли быть такое, что снаружи всё ещё стоит тот чёрный пёс, нагло сторожащий дверь, не дающий даже приоткрыть её? Сможет ли Серёжа справится с клыкастым комком шерсти и бешенства, если эта дура решится напасть? А если и так, хоть кто-нибудь спасёт его? Точно не отец и не мать с сестрой… Если первый насильно бы медлил, надеясь, что все его проблемы исчезнут после сомкнувшихся на шее несовершеннолетнего сына клыков, то остальным подобный подвиг был не по силе.
Парень уже минут десять стоит статуей перед дверью, не в силах ни толкнуть её, ни сделать шаг назад и бросить всю инициативу в печь. От представленных картин собственной смерти и схватки с псом, словно Геракл и Немейский лев, сердце бешено стучало, отбивая барабанное соло на каждом рёбрышке. Кровь проносилась галопом по телу, пот стекал ручьём, и было чертовски душно. Прямо в куртке, всё ещё внутри избы, и доводя себя до исступления, он никак не решался.
Он просто сделал шаг и толкнул дверь. Он хотел выбраться. Сбежать. Не от этих образов, что застыли у него перед глазами – образами собственной гибели, а от духоты и запаха отца…
Дверь чуть ли сама не открылась перед юношей, резко вылетев наружу и грозно ударившись о стену. На секунду сложилось ощущение, словно её разорвёт на части от этого удара. Но она вернулась назад, скрипя петлями, будто жалуясь на неуклюжего жителя. Убедившись, что никто не проснулся от такого грохота, Серёжа вышел наружу и пошёл вниз к избам. Через пару минут он заметил, что снаружи было не так прохладно, как должно быть, словно в Неясыти температура никогда не была ниже или выше указанного чем-то – или кем-то – уровня.
Он дошёл до первых изб, позади которых всё и происходило, но вместо того, чтобы пойти дальше, зайти на ту улицу где и произошло убийство, он ушёл в сторону. Ступая мимо проходов, он повторял снова и снова картину, представляя то, как знакомые фигуры повторно проносятся мимо, перемещаясь то на четырёх лапах, то на двух. И вот, он остановился там, где последний раз видел Юлию и Бледного.
Ни в хижинах, ни в самом проходе не было ничего необычного, ничего ужасающего или сверхъестественного, но явно складывалось ощущение, что стоит только сделать пару шагов внутрь, как он переместится туда. Подойдя, он заметил, что на земле нет ничего. Там, где должна была лежать, – где точно лежала! – растерзанная Юлия, ничего не было. На снегу могли бы остаться следы, но не на сухой земле. Ни куска ткани, ни пятна крови, будто всё просто приснилось, или после убийства поработал очень матёрый уборщик…
Навалившаяся из ниоткуда гора сомнения всё же заставила ночного соглядатая подойти ближе, и… обнаружить ничего. Никакого магического перемещения в прошедшую ночь, никаких новых для глаз деталей. Ничего. Пустая и одинокая улица с заброшенными и умирающими избами, ни в одном из которых не наблюдалась жизнь. Ни одного следа ночного преступления.
Серёжа встал на истоптанную землю и просто молча смотрел на неё. Даже через несколько минут неутомительного наблюдения не появился хоть намёк, хоть призрачный ответ на мучающий вопрос. Но в то, что ему всё-таки могло показаться, никак не хотелось верить.