Серёжа двигался вперёд, игнорируя то, как ветки резали кожу, как иглы застревали в порах и впивались в плоть. Под ногами всё трещало и хрустело, скорее напоминая кости несчастных, коим не удалось пройти мимо него. И сзади топот. Торопливый. Неугомонный.
– Мы скоро выйдем. Ещё чуть-чуть, – успокаивал он мать и сестру.
Лучи солнца почти не попадали сюда, создавая вокруг едва различимые силуэты ветвей и маленьких тупиковых троп. Но лабиринт всё не кончался.
Когда слева начали мерещиться красные глаза, как две летающие дивные бабочки, он пытался отвернуться, но они следовали за его взглядом. Оно шло следом. Сопутствовало. Благословляло его дорогу. Серёжа не знал, что это, но точно то, что хозяйствовало в зарослях и имело право открывать или закрывать проход.
Через минуту лёгкие начали насыщаться приятным и свежим запахом открытых дорог, с едким ароматом солярки. Выход. Парень вышел из Неясыти, победно миновав заросли и улыбнувшись. Недалеко стоял знакомый ВАЗ, а чуть дальше заправочная станция. Строение выглядело заброшенным, словно уже лет десять никто здесь не задерживался.
– Мы смогли, мама! – сказал он и повернулся назад. В его руке была еловая ветка, так забавно походившая на человеческую руку. И больше никого. А тот топот… возможно это было оно, но никак не Мария или Вера. – Проклятье!
Парень вернулся в плен зарослей. Он бежал вперёд, думая только о матери и сестре. Если он не окажется с ними прямо сейчас, то произойдёт что-то ужасное. Он знал это.
Путь назад оказался куда короче, чем был в первый раз. Когда Серёжа вернулся в Неясыть, вырвавшись из кустарника, то увидел мать и сестру. Те стояли в метре и ничего не понимали. Лицо девочки украшали свежие царапины от острых веток, как и плечо матери. В разрезе платья Марии прослеживалась голая кожа, где совсем недавно парень наблюдал медный крестик. «Должно быть, веткой сняло», – подумал он.
– Но мы же… – начала девочка.
– Мы же были прямо за тобой! Шли вперёд! – подхватила мать.
– Мы попробуем ещё раз. Вам нельзя здесь оставаться!.. – Серёжа подошёл к маме и во второй раз взял её за руку. Он уже собирался развернуться назад, как увидел его.
Григорий стоял в паре метров от семьи. Неясно, чем он занимался, но выглядел он отвратительно. Взгляд затуманен, дыхание сбито, мешки под глазами превратились в угольно-чёрные клейма. Бледный и тощий. Он походил на куда большего покойника, чем в дни своей болезни, и тяжело было поверить, что новые перемены вернут ему непродолжительную доброту и заботу. Григорий видел настоящий кошмар, и в живом обличии ужаса нёс его на своих плечах.
– Никуда вы не уйдёте. Никто из вас! – Он уже не пытался сдерживаться, брызжа слюной и являясь сплошным воплощением гнева.
Мария и Вера замерли, как невинные овечки, что видят опасного волка. Серёжа вышел вперёд и встал между ними и отцом.
– Если хотят уйти – пусть уходят. Тебе и меня хватит. Хочешь, чтоб я работал как проклятый? Пожалуйста. Я даже сопротивляться не буду. Только отпусти их…
Григорий ухмыльнулся и пошёл на сына. Он остановился перед ним и положил руки ему на плечи. Тот лишь вздрогнул. Строить из себя смелого было куда сложнее. Ему снова хотелось бежать прочь. Бежать и прятаться.
– Дело не в тебе, Серёжа, а во всех нас. – С этими словами Григорий повёл руки вверх и сомкнул их на шее сына. – Здесь выход только один, сынок.
Серёжа даже не совсем понял, что произошло. Дышать стало тяжелее, в глазах потемнело и поплыло, а голову раздирала неприятная боль. Он схватился за больное горло, точно неприятные пары местного варева снова душат его, но что-то мешало ему прикоснуться к себе… Что-то мешало освободиться. Пальцы неряшливо пытались прорваться через это препятствие, но ничего не получилось! Ему просто хотелось быть далеко от всех бед… быть важным, любимым. Но он здесь, боится поднять руку на отца, и не за себя, а за маму с сестрой. И ему плохо, он чувствовал слабость. Эта беспомощность была не только физической, но и психологической. Он просто боялся что-либо сделать. Просто не мог… И только тень. Эта сладкая, успокаивающая ночь застилала его глаза. Она могла помочь, могла спрятать от глаз всех, кто желает ему зла.