Узбек низко поклонился хану, приложив руку к груди. И вскоре эти три тысячи с гиканьем пронеслись мимо Зеленой дубравы. Одновременно были приведены в порядок после отступления воины джунгара, и во главе с новым темником они начали наступать на полк Правой руки. Там тоже разгорелась сеча.
Теперь сражение шло по всей ширине Куликова поля.
Но вот из многих ордынских глоток вырвались торжествующие крики: переправы через Дон были захвачены, отступать русским теперь было некуда. Эти крики услышали даже в Зеленой дубраве.
Князь Владимир Андреевич стоял на спине лошади и видел своими глазами: все ратники Ржевского были порублены и на мостах уже хозяйничали вражеские воины. Он соскочил с лошади и подошел к Боброку. Крепко, до боли сжимая рукоять меча, он глухо произнес:
— Пора, Дмитрий Михалыч. Вишь, уже переправы захватили…
— Рано, княже. Поспешим — все погубим.
Боброк только что вернулся с южной окраины Зеленой дубравы. Там воин, сидевший на дереве, да и он сам увидели: за Красным холмом еще стояли свежие, не участвовавшие в бою тысячи ордынских всадников. Сколько их было? Воин на дереве прикинул — пять или шесть тысяч. Мамай держал их для завершающего удара. Думая о них, Боброк еще раз подтвердил:
— Рано, княже! У Мамая в запасе еще есть войска. Подождем!
Владимир Андреевич закусил губу и отошел в сторону. Он уже несколько раз предлагал выступить, но Боброк бубнил свое: «Рано, княже».
— Сия старая ворона будет каркать «рано» до той поры, пока мы с ним вдвоем останемся в живых, — прошептал он раздраженно. Ему уже не хватало ни выдержки, ни терпения.
Ратники были подавлены еще больше: они решили, что теперь уже все потеряно. Некоторые из них даже думали, что Боброк подручник Мамая.
Мурза Джанибек, главный темник куля, был уже немолодым воином, побывавшим во многих походах. Но он жаждал новой славы, мечтая изрубить в куски великокняжеский стяг, а главное — захватить в плен самого великого князя, которым являлся, по его мысли, всадник в красном плаще, то и дело опускавший меч на головы ордынских воинов. Джанибек помнил наставление Мамая:
— Подрубишь у русов знамя — уже половина победы, а захватишь или посечешь московского князя — хвала навечно тебе и всему твоему роду.
Вокруг Бренка и великокняжеского стяга, который защищали отборные московские дружины, разгорелась ожесточенная борьба. Джанибек не очень торопился сам сразиться с всадником в красном плаще. Судя по всему, тот был опытным воином, и встреча с ним была небезопасна. Мурза стал ждать случая, когда ему удастся захватить всадника живьем, сдернув его с лошади арканом.
А бой кипел жестокий, и в передних рядах сражающихся все перемешалось. То кучка ордынцев врежется в гущу русских, то русские врубятся в толпу ордынских воинов. Крики, стоны, ругательства, треск ломающихся копий и звонкие удары мечей и сабель о железные доспехи — все слилось в нестройный, тревожный боевой гул.
В числе москвичей, охранявших стяг, сражались Ослябя и Алена. Они старались держаться рядом, поближе к стягу и воеводе Бренку.
Монах обнаруживал удивительную подвижность и смекалку. В руках у него была острая железная рогатина на длинном древке. У основания ее острия был приварен крюк, умножавший боеспособность этого немудрящего оружия почти вдвое. Смотря по обстоятельствам, Ослябя или колол неприятеля или крюком валил его с ног и тут же добивал, приговаривая:
— Аминь!
Оберегая Алену, он несколько раз крюком оттаскивал от нее дюжих ордынцев и приканчивал их. На нем уже было до десятка ран, вся одежда пропиталась кровью, но он продолжал твердо стоять на ногах.
— Крепись, малец! — подбадривал Ослябя Алену. — Да не секи дуром по плечам, пониже брюха потчуй нехристей. Там места помягче…
Алена всегда была уверена, что не сможет убить человека. Но тут в общей ненависти к врагам, в общем азарте она не только крепилась, но и смело нападала сама. Шлем ее съехал набок, бледное лицо покрылось пунцовыми пятнами, а в больших черных глазах полыхала ярость. Ловкая и пружинистая, она по-кошачьи прыгала в стороны, приседала и даже обманывала противника, делая быстрые ложные выпады мечом. И когда враг, получив удар, валился на землю, она, как Ослябя, победно восклицала:
— Аминь!
— Христос с тобой, малец! Крепись! — отзывался Ослябя на это восклицание.