Передавая Вельяминову свернутую в трубку бумагу, Хазмат произнес с ласковыми нотками в голосе:
— Вот повеление князю рязанскому. Тут все указано… Олег получит ярлык на великое княжение Владимирское, но сначала надо изничтожить улусника московского. Ты понял, боярин? Изничтожить! — подчеркнул Хазмат.
Вельяминов согласно и быстро закивал головой, поцеловал бумагу и спрятал ее в широкий рукав охабня. Смысл подчеркнутого Хазматом слова, как видно, не дошел до него. Хазмат и хан переглянулись. Мамай вдруг повернулся к боярину, сделав на лице подобие улыбки:
— А к тебе, боярин, у меня особая речь. Дошли до меня вести о судьбе твоей горькой. Предок твой Протасий и отец твой ходили от роду в тысяцких у московских князей. И тебе то место от рождения положено. А князь Дмитрий не желает того…
Вельяминов встрепенулся, будто его кольнули иглой: хан тронул глубокую, сокровенную боль, вызвавшую у боярина душевный трепет. А Мамай, играя кинжалом, медленно приблизился к побледневшему боярину.
— И пока жив князь Дмитрий, тысяцким тебе не быть на Москве… Так и сгинет род твой в безвестности, в подневольном бесславии. А ежели умрет князь Дмитрий, — хан впился взглядом в Вельяминова, — сразу умрет, понял, боярин? — то первым правителем посажу тебя на Москве! — Хан отошел в сторону, добавил со значением: — И ежели служить мне станешь верно, то в князья пожалую тебя и твой род, на весь московский улус именной ярлык дам навечно…
Вся кровь бросилась Вельяминову в голову, глаза сверкнули огнем несказанного счастья. Вот она, судьба его! Наконец-то! И не какой-то князь рязанский, а сам владыка Золотой Орды хочет его возвеличить.
Вельяминов упал на колени, схватил дрожащими руками полу чапана Мамая и с молчаливой благодарностью много раз прикладывался губами к холодному скользкому шелку ханской одежды.
Хазмат наклонился к боярину, спросил:
— Ты все понял, боярин? Понял, чего тебе перво-наперво сделать надо?
— Понял, все понял, великий повелитель…
Мамай снял с пальца перстень с дорогим камнем и отдал его Вельяминову.
— Как исполнишь, пришли мне весть — гонца с перстнем этим.
Вельяминов принялся было опять благодарить хана, но тот уже отвернулся от него. Хазмат дотронулся до его плеча.
— Ступай, ступай, боярин. Завтра же и домой скачи. Путь тебе чист…
Так, на коленях, задом, Вельяминов и выполз из шатра.
…Домой Вельяминов ехал полный радужных надежд. Правда, ярлык на великое княжение Олегу он не вез. Не беда! Олег теперь ему уже ни к чему. Обернулось все так, как он и не гадал, когда ехал в Орду. Ныне он, Вельяминов, а не князь Олег может стать главой на Руси.
У боярина кружилась голова, спесивая гордость переполняла его душу, и он то и дело с любовью поглядывал на ханский перстень.
Вельяминов приметил в Орде: Мамай готовится к большому, невиданно грозному походу на Русь. И был уверен — князю московскому, да и многим другим русским князьям, даже Олегу рязанскому, несдобровать. Их Мамай под корень срубит, и тогда… тогда-то и воссияет род — княжеский род — Вельяминовых… Но ведь для своего возвеличения он должен переступить через труп московского князя? Вельяминов не думал сейчас об этом. Огромное, неуемное тщеславие и жажда власти овладели всем его существом. Он готов был перешагнуть через любой труп, лишь бы добиться своей цели.
Окаянный же Мамай рече им:
поидем на русского князя и на всю
силу русскую, яко же при Батые было.
В обширной лощине, рядом со степной, почти пересохшей речонкой, разбросались огромным кольцом кибитки и юрты. В середине этого кольца столпились в одну черную массу множество ордынских воинов, а на взгорьях вокруг лощины расположились обитатели окрестных стойбищ — женщины, старики, дети. Несколько в стороне, у крайних кибиток, отдельно стояли, каждые своей группой, черкесы и ясы — в чекменях с газырями, с кинжалами на поясах и в откинутых назад башлыках, а также фрязы — в коротких кафтанах и широкополых шляпах с перьями.
От лощины во все стороны разбегалась холмистая, необъятно просторная южная степь. Она морщинилась гребешками волн, которые гнал с востока по пушистым метелкам серебристого тонконогого ковыля сухой вольный ветер — степняк. Уже нежаркое осеннее солнце застряло прямо над головой, запутавшись в лохматых белесых кудельках туч. На этих кудельках четко обозначались черные цепочки — стаи перелетных птиц. Напуганная людьми, степная живность попряталась в норы и буераки, и только кузнечики трещали в траве.