— Твой?
— Мой, княже…
— Видать, послужильцы не в хозяина пошли, — усмехнулся князь в густую каштановую бороду и снова повернулся к Ереме: — Коня как добыл?
— Красть не крал, — качнул плечом Ерема. — Мертвый басурманин за так отдал.
— Э-э, да ты языкаст, парень. Ратному делу обучен?
— Не, пока не доводилось.
— Доведется…
Ерема явно всех заинтересовал. Его круглое, с чуть заметными рябинками лицо дышало простодушием и неподдельной наивностью. Боброк, стоявший рядом с Еремой, вдруг протянул руку и вытащил у него из-за пазухи цветастую чалму.
— Эге, милок, да ты с обновой…
Лицо Еремы мгновенно стало морковно-красным. Он вперил взгляд в землю и вконец смутился, будто его поймали в чужом огороде.
— Алене припас… — чуть слышно попробовал оправдаться Ерема.
— Алене? Ну, должно быть, красавица твоя Алена, — продолжал терзать Ерему Боброк и под дружный смех окружающих развернул чалму, заигравшую всеми цветами радуги. — Ай да платок! Правда, длинноват немного, да и узковат малость. Одначе хорошей хозяйке тут полдела: где разрежет, где сошьет. Она у тебя добрая хозяйка?
— Она невеста моя… — еще ниже опустил голову Ерема.
— Ладно, не робей, Еремей, — положил руку на плечо Еремы Дмитрий Иванович, — вези платок своей Алене. Вот освободимся от ратных дел, свадьбу на весь мир сыграем. — И, повернувшись к Вельяминову, уже другим тоном добавил: — Коня и оружие у парня не тронь, боярин. Из него добрый воин выйдет.
Прискакали отроки с известием: врагов далеко в степь прогнали, полки возвращаются обратно.
— Добро, — проговорил Дмитрий Иванович. — А теперь поедем поглядим, какой разор учинили супостаты на нашей земле.
ГЛАВА ВТОРАЯ
оковой для мурзы Бегича день был на исходе.
На землю пал прозрачный сизый туман. Чуть заметная предвечерняя роса увлажнила траву, потянуло прохладой. С востока надвигалась мгла, словно чья-то невидимая рука медленно натягивала на землю черное покрывало. И лишь далекий запад, только что поглотивший жаркое солнце, горел кумачовым заревом, предвещая на завтра ветреную погоду. На этом светлом переливе четко обозначался холмистой темной массой лес, расположенный на рубеже двух княжеств — Московского и Рязанского.
Сюда и устремился со своей свитой мурза.
Бегич был опытным военачальником. Он весьма преуспевал как в хитростях проведения военных походов, так и в том, что часто угадывал возможные последствия их неудач. Мурза предвидел, что, преследуя остатки бегущих ордынских войск, московские воеводы будут прежде всего искать среди отступавших его, Бегича. Взять в плен такого знатного и видного военачальника Золотой Орды, как мурза Бегич, потомка славных батыров, сподвижников хана Берке, а еще раньше хана Батыя, было бы для московского князя большой удачей. Кроме того, по неписаному в среде ордынской знати обычаю Бегич должен был бы в случае угрозы плена сам себя заколоть, чтобы избежать позора для всего своего рода. Бегич все это знал. Поэтому вскоре после благополучной переправы через Вожу он не поскакал вместе со всеми бегущими воинами, а свернул в сторону и с группой нукеров[6] помчался к расположенному невдалеке лесу. Там он решил затаиться на день-два, а потом ночами уйти в степи. Он полагал, что московским военачальникам и в голову не придет искать его так близко. Конечно, опасность была и здесь: русские имели привычку вылавливать прятавшихся в лесах вражеских воинов. Но Бегич рассчитывал на лучшее.
Беспокоило его и то, чем в лесу кормить людей и лошадей. Поэтому, перед тем как углубиться в него, он послал пятерых нукеров разыскать свой обоз и хотя бы часть повозок с продовольствием скрытно привезти в лес.
Пробивались через густоту зарослей долго. Наконец уже в сумерках на небольшой поляне, через которую протекал ручей, Бегич рывком остановил коня. Нукеры сгрудились за ним. Мурза резко оттолкнул слугу, подбежавшего к нему, и сам легко соскочил на землю. Спешились и его нукеры. Оглянувшись на них, он вдруг остановился.
— Зачем? — отрывисто спросил он, указывая на аркан, привязанный к седлу одного из нукеров, как будто до этого мурза никогда в жизни не видел аркана.
Ошарашенный нукер замялся, а затем, спохватившись, заученно выпалил:
— Русов арканить, великий мурза…
Бегич яростно рванул аркан и отшвырнул его в сторону. Затем молча прошел вперед и опустился, скрестив ноги по-восточному, на коврик, который слуга едва успел ему подстелить. Худое, скуластое, с жидкой козлиной бородкой лицо мурзы, особенно его косые темные глаза, было полно злобного отчаяния. Нукеры вопросительно посмотрели на Челибея, огромного силача, старшего тургауда[7] в свите Бегича. Челибей сделал знак рукой, и арканы немедленно были упрятаны в переметные сумы. Все понимали, что арканы тут ни при чем, но лучше их все-таки убрать. Не снимая седел, нукеры отпустили подпруги и молча стояли около лошадей, не зная, что им делать.