Я боялся разбудить Герду и боялся оставить ее во власти сна. Частью своего существа она снова была там, и, если я дам ей спать, кошмар осядет у нее в душе, осядет навсегда, так что потом ей уже никогда от него не избавиться. Но и будить ее тоже жестоко: это значит столкнуть ее в бездну смертельного, непроглядного страха — по крайней мере на тот короткий миг, пока она не поймет, где она.
А что, если я смогу успокоить ее, не будя? Что, если голос мой все же проникнет в тот мир, где она сейчас обитает?
— Тише, тише, — вкрадчиво заговорил я, осторожно проводя пальцами по ее волосам. — Герда, слушай меня, ты здесь со мной, и я с тобой, мы на пути к границе, уже осталось совсем немного, скоро будем на той стороне, а сейчас мы на хуторе.
На какой-то миг она стихла, лицо ее разгладилось, она задышала глубоко и часто, словно после быстрого бега, и я отпрянул назад, во мрак, чтобы она не заметила меня и не вздумала принять за кого-нибудь другого.
Тут она с криком открыла глаза и уже с широко раскрытыми глазами продолжала кричать, обеими руками отбиваясь от одеяла, потом резко перевернулась на другой бок и упала бы на пол, не подхвати я ее в тот же миг.
Я снова уложил ее на кровать, но она отбивалась от меня и все пыталась вскочить на ноги.
— Герда, — зашептал я, слегка прижимая ее голову к подушке, — это я, слышишь меня, здесь только мы с тобой, больше никого нет, и скоро все будет позади, а тебе уже пора проснуться, проснись, проснись.
Она лежала молча, словно недоверчиво прислушиваясь к моим словам, потом что-то оборвалось в ней, пелена спала с глаз, и она узнала меня; откинувшись назад на постель, она тихо заплакала, временами глубоко, хрипло всхлипывая.
Присев на край постели, я наклонился к ней и прижался лбом к ее плечу.
— Тише, тише, успокойся, все хорошо, тебе просто что-то приснилось, но теперь все уже позади.
Я растянулся рядом с ней и, спрятав ее лицо у себя на груди, стал ее баюкать. Скоро она уже всхлипывала еле слышно, а потом мы лежали молча, и я слышал, как все ровнее и ровнее билось ее сердце. Сначала она остановившимся взглядом глядела в потолок, а успокоившись совсем, быстро заморгала, словно о чем-то вспомнив, и зашарила рукой на груди.
— О!.. — Она тихо всхлипнула. — А где он, неужели он?..
— Да, — сказал я, — умер песочник.
Мы молча лежали рядом, я гладил ее волосы, и она не запрещала мне…
— Где ты нашел его здесь?
— На полу, — ответил я, — у порога. Он упал с кровати и хотел подобраться к печи.
Она вдруг повернулась ко мне и прижалась губами к моей щеке.
— Долго еще до рассвета?
— Часа четыре или пять… точно не скажу, сейчас, наверно, уже за полночь.
— Ты был там… на взгорке?
— Да, все спокойно. Как твоя нога?
— Болит.
— Идти сможешь?
Она осторожно надавила ступней на спинку кровати.
— Если хуже не станет, смогу.
— Может, попробуем еще поспать?
— Да-а…
— Мне уйти?
— Нет, — сказала она, — если хочешь, оставайся здесь. Не надо уходить.
Мы лежали какое-то время, прислушиваясь к треску печи и глядя, как медленно переползает по полу лунный луч. В комнате стало жарко, я откинул одеяло, и мы продолжали лежать, тесно прижавшись друг к другу, пока не уснули. Я чувствовал ее колени и бедра, а она, согревшись, спала безмятежно.
Когда я проснулся, сквозь оконце уже просачивался серый рассвет. Герда лежала, губами касаясь моей шеи. Ее рука покоилась на моей груди: двумя пальцами она ухватилась за пуговицу на моей рубашке. Герда дышала ровно и почти неслышно, как ребенок.
14
Утром она проснулась и сказала, что хочет помыться.
— У меня такое чувство, будто я вся в грязи, — смеясь, сказала она, — словно я три недели провалялась в закуте для скота.
— А мы с тобой и вправду прятались в закуте — только в погребе, помнишь?
— Будто тысяча лет прошла с тех пор.
— Всего каких-нибудь два-три дня.
— А кажется, будто много месяцев. Я почти все прежнее позабыла. Словно вся моя жизнь была только прологом вот к этому.
— Скоро мы будем на той стороне, и жизнь начнется снова.
Какую-то долю секунды она с сомнением разглядывала свои почерневшие пальцы.
— А мыло здесь есть?
— Да, — сказал я, — на кухне стоит банка с зеленым мылом. Как твоя нога?
Герда выбралась из постели, но стоило ей ступить ногой на пол, как на висках у нее показался пот, лицо посерело, и она снова рухнула на кровать.