– Как ты думаешь, он мне позволит, разрешит мне… – Наверно, если выдастся солнечный день…
Доктор не явился, и после обеда Марии пришлось самой отправиться к нему.
Уже стемнело, а Мария все не возвращалась. Катинка лежала, не зажигая света. Она звонила в маленький колокольчик у кровати.
– Еще не приходила? – спрашивала она.
– Да ведь пока она дойдет туда, пока обратно, – говорил Бай.
– Как долго, – говорила Катинка. Щеки ее пылали лихорадочным румянцем.
Она прислушивалась к каждому скрипу двери.
– В кухне открылась дверь, – говорила она.
– Это метельщик.
– А ее все нет, – говорила Катинка.
– Этак ты опять захвораешь, – говорил Бай.
Она притихла, больше не звонила и ни о чем не спрашивала. Потом услышала, как Мария открыла дверь конторы. Катинка с бьющимся сердцем замерла под одеялом, но не произнесла ни слова.
– Что он сказал? – спросил Бай из конторы.
– На полчасика днем можно, – ответила Мария, – если будет солнечно. А хозяйка спит?
– Кажется, да…
Мария вошла в комнату. Катинка лежала молча. Потом спросила:
– Это ты?
– Да, фру, он разрешил немножко посидеть на солнышке, он сказал– в полдень…
Катинка отозвалась не сразу. Потом вдруг взяла Марию за руку.
– Спасибо, Мария, – сказала она. – Ты очень добрая.
– Какая у вас горячая рука, фру…
Ночью у Катинки был жар. Глаза у нее горели, она не могла заснуть. Но Марию она разбудила только под утро.
Мария выглянула из окна на улицу.
– Кажется, будет ясно, – сказала она. – Поглядите, как хорошо, – сказала она.
– Выгляни в кухонную дверь, – попросила Катинка с кровати. – С той стороны всегда набегают тучи.
Но и в кухонную дверь смотрело чистое небо.
– Я сама, я могу сама, – говорила Катинка. Держась за стенки, она шла по прихожей к выходу, на платформу.
– Как тепло, – говорила она.
– Тут ступеньки… Так – хорошо…
Ей было трудно идти по гравию. Она прислонилась к плечу Марии.
– Голова такая тяжелая, – сказала она.
Через каждые три шага она останавливалась и глядела вдаль, на поля и лес. Казалось, солнце высвечивает каждый лист в пестрой листве.
Катинке хотелось дойти до калитки перрона. Она постояла, прислонившись к забору.
– Какая она красивая, роща, – сказала она.
Она поглядела вдаль, на залитую солнцем дорогу.
– Там подальше межевой камень, – сказала она. Потом снова залюбовалась полями, лугами, чистым небом.
– Да, – сказала она, и голос ее был едва слышен, – как здесь красиво…
Мария украдкой утирала слезы…
– Но листья уже облетают, – сказала Катинка. Она повернулась и несколько шагов прошла одна.
Они вошли в сад.
Катинка умолкла. Они спустились через лужайку к беседке.
– Бузина, – только и сказала она.
– Здесь я хочу посидеть, – сказала она.
Мария укутала ее одеялами, и она, поникнув, молча глядела на залитый солнцем сад.
Лужайка была усыпана желтыми листьями с вишневых деревьев, на розовых кустах еще доцветали несколько мелких роз.
Мария хотела их сорвать.
– Не надо, – сказала Катинка. – Жалко, пусть цветут. Так она и сидела на скамье. Губы ее шевелились, точно она шептала что-то.
– Хус, бывало, любил здесь сидеть, – сказала Мария. Она стояла у скамьи.
Катинка вздрогнула. Потом сказала с тихой улыбкой:
– Да, он пришел бы посидеть сюда. Они пошли обратно.
У калитки Катинка постояла немного. Оглянулась в сторону сада.
– Кто будет здесь гулять теперь? – сказала она.
Она очень устала. Она тяжело оперлась на руку Марии, а в прихожей ухватилась за стенку.
– Открой дверь во двор, – попросила она. – Мне хочется видеть лес.
Она подошла к двери, прислонилась к дверному косяку и с минуту глядела на лес и дорогу.
– Мария, – сказала она, – и еще я хочу посмотреть на голубей.
С этого дня Катинка больше не вставала. Силы быстро оставляли ее.
Вдова Абель принесла ей винное желе.
– Оно так освежает, – сказала она. Она сквозь слезы глядела на Катинку.
– И лежите вы тут одна-одинешенька, – сказала она. Фру Абель решила прислать к Катинке Луису-Старшенькую.
– Моя старшенькая ни дать ни взять сестра милосердия, – сказала фру Абель, – настоящая сестра милосердия…
Днем явилась Луиса-Старшенькая – она расхаживала на цыпочках в белом переднике. Катинка лежала так тихо, должно быть, спала… Луиса-Старшенькая накрыла на стол и приготовила кофе.
Во время завтрака дверь в спальню притворили… Бай был благодарен от души. Вдова утирала слезы.
– Друзья познаются в беде, – говорила она.
После обеда приходила фру Линде и садилась у постели с вязаньем. Она рассказывала всякую всячину обо всех жителях прихода, о себе и о своем Линде.
Под вечер за женой заходил старый пастор, и старики еще немного сидели вдвоем в сумерках у постели.
Разговору только и было что об Агнес.
– Линде просто жить без нее не может, – говорила фру Линде. Сама она с утра до вечера втихомолку проливала слезы о дочери.
– Что поделаешь, матушка, в ней вся моя отрада, – говорил старый пастор.
– Вот увидите, она приедет, – говорила Катинка.
– И останется старой девой. – В руках фру Линде мелькали спицы.
Мысль, что Агнес останется «старой девой», не давала фру Линде покоя.
Они болтали о том о сем; перед уходом старого пастора угощали стаканчиком черносмородинной настойки.
– Хороша, – говорил старый пастор, – и в голову не ударяет.
И старики ковыляли домой по темной осенней дороге.
Бай частенько отлучался из дому.
– А что, если мы сыграем партию в ломбер? – говорил Кьер. – Тебе надо развеяться, старина.
– Твоя правда, дружище Кьер. – Бай подносил руки к глазам.
– Хотя бы раз в неделю, – говорил он. – Спасибо тебе… Спасибо за дружбу. – Растроганный Бай хлопал Кьера по плечу. В последнее время Бая было очень легко растрогать.
Он уходил из дому и до поздней ночи играл в ломбер. Возвращаясь домой, он будил Катинку – не мог же он заснуть, «не узнав, как она себя чувствует».
– Спасибо, хорошо, – говорила Катинка. – Тебе было весело?
– Какое уж тут веселье, когда ты лежишь больная, – отвечал Бай. Он сидел у постели и вздыхал до тех пор, пока Катинка не просыпалась окончательно.
Тогда он говорил ей: «Спокойной ночи».
– Спокойной ночи, Бай.
Когда днем Мария отлучалась из дому, дверь в контору Бая оставляли открытой. Катинка с постели прислушивалась, как постукивает телеграфный аппарат.
– Ни минутки-то он не отдохнет… – говорила она. – Чего только не сообщает.
– Бай, – окликнула она. – Это сюда, местная… Бай громко выбранился в конторе…
– Точно. – Он подошел к двери спальни. – Будь я проклят, если это не пастору.
– Пастору? – Катинка села на постели. – Должно быть, от Агнес, – сказала она.
Бай ничего не ответил и стал метаться как угорелый. Он то хватал синий карандаш, то искал мундир, так его и не надев, второпях записывал телеграмму, записал неправильно и изорвал ее в клочки.
– Бай, – сказала Катинка, – так это вправду от Агнес…
– Да, будь я проклят…
Бай сам умчался относить телеграмму незадолго до прихода вечернего поезда.
Баю еще ни разу не приходилось видеть, чтобы люди были так счастливы. Старики то смеялись, то плакали.
– Господи…. неужто это правда… Господи… неужели правда…
– Ну да, матушка… Да… – Старый пастор старался держаться спокойно.
Он шикал на жену и гладил ее по голове. Но потом молитвенно сложил руки.
– Нет, – сказал он, – это слишком большое счастье. – И заплакал сам, утирая слезы бархатной ермолкой.
– Да, да, – сказал он. – Господь милосерден, я всегда говорю, Господь милосерден…