Глава двадцатая. Васка в ней пытается разыскать Бубениста и убеждается в коварстве Грицька
Через неделю Бубенист улучил после обеда время, когда они остались вдвоём в чулане, и рассказал Васке, весьма польщенному необычным доверием лазутчика, что он нашёл-таки исчезнувшего было Настаса Петрова и что хитрый грек обещал сегодня поведать свежие ведомости из Варшавы, с сейма. А главное — обещал свести с двумя польскими жолнерами, которые намекали-де греку: они, дескать, к православным добры и хотят предупредить о каких-то им ведомых коварных замыслах своих начальников. Бубенист предупредил, что вернется поздно, и попросил Васку покараулить, чтобы ему отпёр калитку.
Васка ждал его под воротами и уснул, только когда поднялся Селивон, чтобы вместе с Грицьком уйти на Днепр. Когда малый проснулся, Бубениста ещё не было. Он не пришел и на следующий день. Он исчез, растворился в Киеве, Бубенист.
Васка искал его целый день вместе с Грицьком, отпущенным по этому случаю отцом, всюду искал — и в Михайловском Златоверхом монастыре, и у приказчиков русских купцов на рынке, и в друкарне Спиридона Соболя на подворье митрополита Иова: везде Бубенист появлялся несколько дней назад, но с тех пор его никто не видел. На следующее утро, когда Грицько ушел с отцом рыбачить, Васка уже сам вышел на поиски. Обходить улицы, почти уж и не надеясь, просто для того, чтобы иметь право сказать потом атаману: «Баженко, я сделал всё, что мог».
Солнце поднялось совсем высоко, когда он в третий уже, наверное, раз оказался у городских ворот, что выводят на мост, перекинутый от Подола к Замку. Васка плёлся, еле передвигая ноги, глаза опустив к земле. И вдруг остановился.
Справа от выложенной булыжником дороги, за несколько сажень до ворот, в утоптанной глине слабо блеснула… да, это блеснула глазурь казацкой люльки! Сломанная, с раздавленным мундштуком, она очень походила на ту, с которою так любил возиться дядя Андрей… Впрочем, у той трубки была примета. Малый дрожащими пальцами выковырял из глины чудом уцелевшую чашу. Сомнения отпали: на ней, возле дыры, всё ещё воняющей горелым табаком, видна трещинка. Это была трубка Бубениста.
Васка огляделся. Натоптано здесь было больше, чем рядом же у дороги, а выше на обочине трава странно потемнела. Малый нагнулся ещё раз, отогнул ярко-зеленые по майскому времени верхушки бурьяна и отвёл в сторону листья подорожника. Корни травы и сухая глина вокруг них замараны чем-то тёмно-багровым. Кровью, вот чем.
Страшась обдумать свои открытия, Васка огляделся ещё раз. Светлое пятно на недальней городской стене бросилось теперь ему в глаза. Он подошел осторожно. Это было место, недавно починенное. От бревна, пахнувшего ещё смолою, отколота была щепка. Васка всмотрелся попристальней и разглядел на белой древесине отщепа темный след свинцовой пули.
Малый вернулся на дорогу и огляделся. Толстый и низкорослый стражник, прохаживающийся с алебардою у ворот, остановился и с благожелательным любопытством на него поглядел. Васка осторожно приблизился к стражнику.
— Скажите, пане жолнире, то не твоя милость стоял тут позавчера вечером?
— Позавчора? Увечери? А що трапилося?
— То я своего дядьку разыскиваю. Тут где-то пропал. Может, воры напали. Ты не слыхал ли чего, пане жолнире?
— Не, не слыхал. Да ты, хлопче, подойди поближче. Постой туточки, а я десятника поклычу.
Васка попятился.
— Пане десятнику, я казацького шпига поймал! — завопил вдруг стражник, бросился к Васке и крепко ухватил его за плечо свободною левою рукой. — До мене, пане десятнику! Ой-ой, рассукин сын!
Одурев от ужаса, Васка укусил стражника за волосатую руку и рванулся что было сил. Старенький подрясник не выдержал, раздался короткий треск. Васка полетел плечом вперед, выправился и стремглав пустился по дороге вниз.
— Шпиг! Люди добрые, держите шпига!
Тяжелые сапоги стражника бухали позади, казалось, что сразу за спиной. Прохожие прижимались к домам и заборам. Васка летел стрелою, сворачивая за первые попадающиеся углы. Вдруг он понял, что больше не слышит погони. Прислушался, для верности забежал ещё за один угол. Не сразу поверил, что стражник отстал.
Васка боязливо огляделся. Он стоял, согнувшись и пытоясь отдышаться, в незнакомом переулке. Днепр был совсем рядом: от него веяло свежим запахом речной тины, и мачты байдаков торчали прямо над соломенными крышами. За забором мещанка кормила гусей, с большим чувством оценивая поведение каждого из них, а также невестки своей Горпыны, которая ухитрилась разбить её любимый, от бабуси ещё доставшийся горшок.