Он сказал ей, что он сумасшедший, а она отказалась в это поверить. Что ей делать теперь? Поверить?
«Ты слишком упряма, Давина». Так все время твердили и отец, и тетя.
Она всегда немного гордилась своим упрямством, считая его непременным атрибутом характера. Ведь упрямство свидетельствует о том, что у тебя есть определенные идеалы и цели и что ты способна контролировать свои мысли. Неужели она была не права? Упрямство — это достоинство или недостаток?
Возможно, она видит только то, что хочет видеть, а не то, что есть в действительности? Однако она не могла отделаться от мысли, что человек, который прикасался к ней с такой нежностью, не может в одно мгновение превратиться в буйнопомешанного. Это казалось невозможным, хотя доказательства были налицо.
Он любовник или безумец? Или и то, и другое? Он ее муж. Не может он быть сумасшедшим.
Почему она прячется в своей комнате, словно глупая школьница? Если она ему верит, тогда почему позволила его дяде Гэрроу, врачу и целой толпе слуг заботиться о ее муже? Ведь она более чем способна сделать это сама.
Давина ополоснула лицо, разгладила слегка помятое платье и, посмотрев на себя в зеркало перед тем, как выйти из комнаты, направилась в апартаменты графа.
Она ожидала, что ей будет оказано сопротивление, однако в коридоре никого не было. Но и Маршалла в его комнате не было. Там был лишь Майкл, который осторожно вынимал из рам остатки стекла.
Постельное белье уже сменили, и покрывало было идеально разглажено. Следов крови нигде не было видно.
— А где граф? — спросила она.
Майкл оглянулся.
— Я не знаю, ваше сиятельство. По утрам он обычно ездит верхом. Вы можете послать за конюхом и спросить у него.
Зачем ей за кем-то посылать? Она сама пойдет и поищет мужа. Поблагодарив Майкла, она спустилась вниз, вышла из дома и направилась к конюшням, расположенным на некотором расстоянии от Эмброуза.
К тому времени как она вошла через широкие ворота в конюшню и нашла конюха, ее тревога уже сменилась раздражением.
— Ты видел графа?
Конюх сначала опешил, но быстро сообразил, что перед ним новая хозяйка дома.
— Я не знаю, где он. Я не видел его сегодня. И вчера тоже не видел. Мы не часто видим его здесь. Только когда случается что-нибудь особенное. — Его лицо осветилось улыбкой. — Вроде вашей свадьбы, миледи.
— Значит, ты понятия не имеешь, где мой муж?
— Нет, миледи. Я же сказал, что не видел его.
Она уже собралась уходить, когда конюх окликнул ее.
— А вы ходили на его место?
— Какое место? — спросила Давина.
— То, где все эти статуи и странные вещи. Игла Эйдана. Он там прячется. Они называют это место Египетским домом.
— Это здание позади обелиска?
— Именно так. Вам лучше поискать его там. Он проводит в этом доме много времени. А особенно в такой день, как сегодня, когда собирается гроза.
Только сейчас она заметила, что начал накрапывать дождь.
Египетский дом находился по другую сторону холма. Ей ничего не оставалось, как идти под дождем, и это обстоятельство не прибавляло хорошего настроения.
Она беспокоилась о нем. И даже всплакнула. Она провела целый час, а может быть, и два в таком смятении, что чуть сама не сошла с ума. Ас ним в это время все было в порядке. Он чувствовал себя достаточно хорошо, чтобы встать с постели и поискать убежище в другом месте.
Она остановилась посреди лужайки, не обращая внимания на дождь. В этот момент ей захотелось погрозить кулаком этим серым тучам. А может быть, и Маршаллу.
Игла Эйдана выглядела под дождем почти черной.
Давина подошла к Египетскому дому. Где в этом большом здании был Маршалл? Нужно ли вообще пытаться его искать? Он ведь слишком хорошо дал ей понять, что между ними не должно быть близких отношений. Только если он сам этого захочет.
Что же это будет за жизнь? Неужели ей придется проводить свои дни, постоянно придумывая себе какие-нибудь занятия, а ночью напрасно ждать мужа?
Дверь в Египетский дом была закрыта, словно преграда, символизировавшая их брак. Ей нельзя туда входить. Она должна быть терпеливой и уступчивой, послушной женой, нелюбопытной и несмелой.
Подойдя к двери, Давина повернула ручку. Дверь, к ее удивлению, легко открылась. Никто не приветствовал ее. Никто не сказал, что ее здесь не ждут. Не слышно было ни одного голоса, возражающего против ее появления здесь. Тишина была такой пронзительной, что она удивилась бы, если бы в здании вообще кто-то был.
Однако когда она начала оглядывать помещение, тревожные мысли о мистическом исчезновении Маршалла вылетели у нее из головы. То, что она увидела, поразило ее.
Здание было полым внутри. Не было ни второго, ни третьего этажа, но над пространством, похожим на пещеру, по периметру обоих этажей шли глубокие галереи. Все пространство было заставлено египетскими реликвиями: огромными мраморными статуями, колоннами от пола до куполообразного потолка, глиняными сосудами всех размеров и форм, деревянными статуэтками мужчин с головами шакалов и сотнями статуэток кошек.
В центре пространства стояли четыре огромных саркофага.
Давина отступила на шаг и, схватившись за юбку, постаралась успокоить дыхание.
Луч солнца, пробившийся сквозь тучи, осветил часть стены дома. На полках стояли подносы с янтарными и золотыми бусами и десятками страусиных яиц, окрашенных в коричневый цвет амфоры, многочисленные сосуды с миром, лежали сабли в золотых ножнах и другие древности.
Она будто была не в Шотландии, а в Египте. Или в каком-то странном сочетании этих двух мест.
Давина насквозь промокла, а в здании было так холодно, что она начала дрожать. Она обхватила себя руками, чтобы хоть немного согреться. Не следовало приходить сюда в одном легком платье. Надо было захватить шаль. Зачем вообще было сюда приходить?
А есть что-нибудь, что ей следовало бы сделать? Наверное, уйти. Вернуться в свою комнату, как послушной и ненужной ему жене. Начать писать свои собственные дневники, как это делала Джулиана. Так поступила бы умная женщина. Умная женщина никогда не пошла бы искать своего мужа.
Господи, последствия ее покорности оказались куда более серьезными, чем ее прежняя распущенность. Она была робкой и бессловесной, и все, что она получила, — это оказалась замужем. Притом за человеком, который намерен был поместить ее в небольшие, уютные апартаменты, где у нее не было желания оставаться.
С таким же успехом она могла бы вести прежний образ жизни. Ведь когда она шокировала матрон Эдинбурга своим неприличным поведением, это закончилось тем, что ее изгнали из светского общества. Но в итоге у нее остались ее книги, и она была избавлена от необходимости посещать бесконечную череду скучнейших светских мероприятий.
— Маршалл?
Она произнесла его имя почти шепотом, но звук отозвался эхом в этом огромном пространстве. Она позвала его еще раз, чуть громче. Ее голос сначала прозвучал гулко, а потом сразу затих, будто поглощенный статуями и колоннами.
Ответа не последовало. Не было слышно вообще никаких звуков, кроме шарканья ее мокрых туфель по каменному полу.
Ливень перешел в моросящий дождик, и, покидая Египетский дом, она почему-то почувствовала себя разочарованной. Ее настроение больше соответствовало проливному дождю и раскатам грома, Ей хотелось молний и опасности. Хотелось шагать под дождем, бросая вызов силам природы. Может, ей встать на вершину холма и смиренно попросить Господа наслать на нее молнию?
В таком настроении лучше бы не встречаться с миссис Мюррей.
Давина вошла в Эмброуз и кивком поблагодарила подбежавшую к ней служанку, которая помогла закрыть тяжелую дверь. Миссис Мюррей стояла на лестнице, якобы проверяя, ровно ли висят портреты и не надо ли стереть с них пыль. Когда Давина посмотрела в ее сторону, она отвела взгляд.