Потом все озарилось голубым и белым светом, затем превратилось в окрашенный фиолетовыми оттенками туман. А потом не стало ничего.
Прошло бесконечно долгое время, пока они добрались до Эмброуза. Поездка оказалась более длительной, чем три недели назад, когда она уезжала в Эдинбург.
Давина вышла из кареты еще до того, как ей помог лакей, взбежала по ступеням парадного входа в Эмброуз, одним махом преодолела ступени лестницы, промчалась по коридору и остановилась перед апартаментами Маршалла.
Дверь была закрыта. Она начала стучать обоими кулаками, пока к ней не подошел слуга.
— Дверь заперта, ваше сиятельство. Принести вам ключ?
— Да, — ответила она. — А по дороге спросите миссис Мюррей, как она посмела запереть моего мужа в его комнате?! — Она глубоко вдохнула. — Впрочем, не надо. Пусть миссис Мюррей придет сюда, и я сама ее об этом спрошу.
У слуги был такой вид, будто он разрывается на две части. Наконец он сказал:
— Извините, ваше сиятельство, но миссис Мюррей нет. И графа тоже здесь нет.
— Где же они?
Как странно, что ее голос звучит так спокойно.
Она приложила обе ладони к дверям апартаментов и была удивлена, что дерево такое теплое. А может быть, это у нее руки холодные?
— Я не знаю, где миссис Мюррей, ваше сиятельство. Она уехала в карете сразу же после того, как они пришли и забрали графа.
— Кто пришел? Когда? Где он?
Слуга молчал, и она сердито спросила:
— Куда они его увезли?
Она уже не была такой спокойной. Ей хотелось кричать или медленно и с большим удовольствием разорвать миссис Мюррей на куски.
— Не знаю, ваше сиятельство, — сказал слуга, отступив в испуге.
— А я знаю.
Она обернулась и увидела, что Джим поднялся наверх вслед за ней. За ним шла Нора, которая вела, обняв за талию, дрожащую и плачущую молодую горничную.
— Расскажи ей, — приказала Нора девушке. Горничная испуганно посмотрела на Давину, а потом на Джима.
— Расскажи ей! — раздраженно приказал Джим, и это напугало горничную еще больше, чем присутствие Давины, но она наконец заговорила.
— Ваше сиятельство. — Девушка сделала книксен. — Они увезли графа. Не более часа назад. Я слышала, как кучеру приказали ехать в Черный замок.
Давина уже слышала о Черном замке. Это была частная клиника, расположенная в уединенном месте, куда привозили больных, за которыми уже не могли ухаживать их родственники, или тех, кто был в таком состоянии, что их было необходимо изолировать. Черный замок, который правильнее было бы называть замком Брэннок, был местом, куда, по слухам, привозили своих заболевших родственников семьи, у которых было больше денег, чем терпения. Даже само название этого места внушало страх.
— Что нам делать сейчас, ваше сиятельство? — спросил Джим.
— Разумеется, ехать в Черный замок, — ответила она, заставив себя улыбнуться.
Улыбка, видимо, выглядела странно, потому что все четверо — слуга, горничная, Нора и Джим — смотрели на нее так, будто и ее надо было отправить в сумасшедший дом.
— Ждите меня. Я буду через пятнадцать минут, — сказала она Джиму. — Мне надо переодеться и кое-что сделать.
Если бы Гэрроу проводил столько же времени с женщиной, сколько он сидел перед зеркалом, причесывая свои волосы, он был бы весьма искусным любовником.
Но причесывание волос отнимало у него гораздо больше времени.
Если бы он нравился ей немного больше, Тереза мягко намекнула бы ему на его недостатки. Однако то, что он отвратительный любовник, она считала своей удачей. Ей не пришлось разыгрывать роль соблазнительницы. Тем более что Гэрроу был убеждён: настоящая леди не должна быть в постели возбужденной сверх меры.
Поэтому Тереза лежала без движения и с улыбкой смотрела в потолок, пока он пыхтел.
Мастер, изваявший фигурки ангелов на потолке, был, несомненно, талантлив, и Тереза с интересом их разглядывала.
Несмотря на то, что от нее не ждали ни стонов, ни вскрикиваний, ни вообще какого-либо выражения эмоций или удовольствия, ей все же удалось довести до сознания Гэрроу, что он великолепный любовник.
Этот дурень всякий раз просто сиял, покидая постель.
Сейчас он скрылся в ванной комнате, и Тереза услышала шум воды. Он по крайней мере заботился о своей личной гигиене.
Тереза села на край кровати и потянулась за своим пеньюаром.
— Я возвращаюсь в Эдинбург, — сказала она, когда Гэрроу вернулся в спальню. — Я беспокоюсь за Давину.
Он перестал вытирать полотенцем лицо, ничуть не заботясь о том, что он голый, хотя в его нынешнем виде — с дряблой кожей и отвисшим животом — он был не то чтобы непривлекательным, а просто противным, и было бы лучше, если бы он надел халат.
— Она взрослая женщина, Тереза.
Тереза с трудом удержала на лице улыбку.
— Я кое-что узнала от своих людей, Гэрроу. — Правильно ли она делает, сообщая ему об этом? Но она решила продолжать, потому что в его глазах она была неумной и одурманенной любовью женщиной, которая поступила бы именно так. — Давина уехала из Эмброуза. Она уже несколько недель живет в Эдинбурге.
Гэрроу, видимо, не был удивлен этой новостью.
— Ты знал об этом?
— Да, мне сообщила об этом экономка. — Он повернулся к зеркалу и улыбнулся своему отражению. — Меня держат в курсе дел, происходящих в Эмброузе.
— Почему ты мне ничего не сказал? — забеспокоилась Тереза.
— А тебе это важно?
Что, черт побери, ему ответить? Что Давина за последние два года стала ей больше дочерью, чем племянницей? Что она единственная родственница, оставшаяся у нее на всем свете? Но открыться Гэрроу означало дать ему оружие против себя.
— Мне ты нужна больше, чем Давине, Тереза. Мне бы не хотелось, чтобы ты сейчас меня оставила.
За последние двадцать дней она помогала короне чем могла. Она всегда выполняла свои поручения охотно и вкладывала в это всю свою душу. Работа была ее жизнью. Она заняла место того молодого мужчины, который был ее мужем. Но от нее никогда не требовалось так много, как сейчас.
— Если ты считаешь, что так будет лучше, — смиренно согласилась она.
— Да, я так считаю, дорогая.
Она лениво потянулась, позволив пеньюару распахнуться.
— Ты обязательно должен уйти?
— Обязательно. Мне надо кое с кем встретиться. А тебе не стоит покидать мой дом в такой час. Тебя могут увидеть.
Неужели он пытается сохранить видимость респектабельности? Неужели он думает, что королевский двор станет терпеть его после того, как станет известно, чем он занимается? Если ей не удастся доказать его вину, она по крайней мере может погубить его репутацию. Ее репутация тоже, конечно, пострадает, но она готова заплатить эту цену за то, чтобы Гэрроу Росс был наказан.
— Конечно, Гэрроу.
Возможно, лорд Мартинсдейл был прав, и она обладает талантами, которые пока еще не были использованы до конца. Тереза раньше и не подозревала, что она такая искусная актриса и что сумеет так глубоко запрятать свое отвращение.
Он снисходительно рассмеялся, и этот смех подействовал ей на нервы. Все же ей удалось сохранить мину глупой обиженной дамы.
— Надеюсь, в твоем бизнесе нет женщины, Гэрроу?
Будто женщина, если только она в своем уме, может добровольно согласиться связаться с Гэрроу Россом!
Гэрроу улыбнулся ей и опять повернулся к зеркалу. Ему и вправду надо ограничить себя в еде, подумал он. Он определенно пополнел, а его зад становится непривлекательным, несмотря на все эти ямочки.
— Не беспокойся о моем бизнесе, Тереза. Женщина перестает быть женственной, если она слишком озабочена делами мужчины. Мне бы не хотелось, чтобы с тобой случилось такое.
Она посмотрела на него с улыбкой — милый котенок, благодарный за то, что его гладят. Может быть, ей действительно стоит подумать о карьере актрисы?
— Значит, ты останешься в Лондоне? — осведомился он.
— Если таково твое желание, Гэрроу.