Выбрать главу

Только бы по дороге никто не остановил лифт и не зашел в кабину! Я не хочу видеть ни соседей-стариков, которые знают меня с детства, ни новых русских, которые скупили уже половину квартир в нашем доме и перестраивают их евроремонтами так, что со всех сторон грохот и стук целыми днями; я потому и должен вытащить себя на улицу, что в 10 утра надо мной взвизгнут какие-то сверла и застучат молотки…

Я выхожу на улицу. Беговая гудит и чадит постоянными пробками. Слава Богу, моя квартира хотя бы смотрит во двор. Солнце, мартовская оттепель, плюс шесть или даже восемь тепла. Люди идут кто в магазин, кто к трамвайной остановке, а кто в подземный переход. Но куда мне идти? На работу не нужно, а на прогулку – зачем?

Я застегиваю куртку и иду в сторону Ленинградского шоссе. Потом я дойду до Белорусского и, если смогу, заставлю себя идти дальше, просто идти. Идти и злиться – на себя, на погоду, на грязь и пыль, на это жлобье вокруг и особенно на молодежь. Какого хрена они не уступают дорогу? Чему они лыбятся? Почему матерятся? И откуда у этого двадцатилетнего хмыря «мерседес», а у этой сучки «лексус»? Блин, а разве я не мог продать Березовскому информацию по башкирской нефти? А с Быкова я не мог слупить тысяч сто у.е. за досье на Лебедя? А когда мне предлагали перейти в службу безопасности «Мост-Банка», почему я не пошел? А теперь кто возьмет в частную структуру меня – пенсионера? Это только министры, уйдя с поста, тут же находят себе работу в фирмах и банках, куда они загодя отогнали бюджетные бабки. А ты дерьмо, отработанная порода, навоз. Даже бабы смотрят сквозь тебя как сквозь ничто…

Посторонитесь, пенсионер идет!

Господи, этот хмырь, который в мусорке роется, – не мой ли дублер? Ему, поди, тоже лень сварить себе кашу «Быстрое», вот он и придумал шарить по мусоркам…

…Голос был тихий и берегущий дыхание, поскольку говорить или, точнее, дышать он мог только верхней частью легких.

– Поедешь ко мне… Рыжий тебя отвезет… В спальне есть секретер… В нем фотки… Найдешь фото телки по имени Полина… Если привезешь эту Полину сюда до того, как я сдохну, получишь десять штук…

Я удивленно смотрел на него. Крупный, красивый тридцатисемилетний брюнет, сын украинки и чеченца, бывший самбист, бывший бандит, а ныне крутой бизнесмен и мультимиллионер… Но сейчас даже от такого короткого монолога он взмок до испарины. И вообще у него три пулевых ранения, причем одно в области паха. И капельница подключена к вене, и еще какие-то провода тянутся из-под бинтов на груди к экранам двух мониторов. Так на хрена ему телка?

Кожун чуть повернул голову к рыжему начальнику своей охраны, сидевшему подле двери. Остальные четверо быков с легальным оружием стояли по ту сторону двери этой явно элитной, валютной больничной палаты.

Рыжий приблизился к его кровати.

Кожун шевельнул пальцем.

Рыжий сунул руку под пиджак, но достал не пистолет, а пухлый кожаный бумажник, набитый деньгами, отсчитал десять зеленых сотенных и протянул мне.

– Аванс… – тихо сказал Кожун и закашлялся, кровь брызнула изо рта на больничное одеяло.

Я посмотрел на деньги, на Рыжего, потом на Кожуна. В нашей картотеке он значился под фамилией «Кожлаев Роман Расимович, криминальный авторитет по кличке Кожун. Родился 02.05.1963 в Мытищах Московской области. Образование: 10 классов. Специализация: рэкет, внедрение в крупные бизнесы – строительный, казино, рестораны, ночные клубы. Первые деньги сделал на чеченской нефти. В августе 1998 г. состояние умножилось на порядок. Контакты…» Самое поразительное было то, что он вызвал в больницу меня – меня, который разрабатывал и вел его четыре года, словил в двух его казино чёрный нал и закрыл их. Меня, которого он пытался купить и убить…

– Ну! – сказал мне Рыжий. – Поехали!

Я посмотрел ему в глаза и взял деньги.

Когда это было? Полгода назад? Пять месяцев? Да, в сентябре… Тогда я еще работал и не думал о пенсии. А теперь у меня пенсия 2300 деревянных в месяц и красно-бордовая книжечка подполковника ФСБ, которую я не сдал и хрен когда-нибудь сдам, потому что по ней я могу бесплатно ездить в общественном транспорте и входить в любые двери. Вот, правда, и все, что дала мне родина за двадцать пять лет верной службы. Впрочем, вру. Она давала мне массу возможностей продать ее целиком и в розницу в Афгане, нажиться за ее счет в Чечне, хапать слева и справа от ее имени в Москве и черпать ложками и даже лопатами в провинциях, как это делают иные в нашей конторе – достаточно посмотреть, на каких они ездят машинах: при зарплате двести баксов в месяц у них «мерседесы», «БМВ» и «форды». А у меня? Почему у меня ни хрена нет, кроме квартиры, которая осталась после отца? Кому нужна моя честность, сколько она стоит? Десять лет назад я прилетел из Чечни, где отсидел две недели, добывая документы на самые первые миллионные махинации с авизо, – и что? Еще оттуда, из Грозного, я позвонил домой и спросил: «Какая у вас погода?», а жена сказала: «Ой, у нас уже снег! Мы ночью встали, а за окном снегу!..» «Кто – мы?» – удивился я, поскольку дочке тогда было всего три года. «Ну, это я фигурально…» – ответила она. Но, прилетев ночью из Грозного и добравшись к утру домой, я обнаружил, что в моей постели с моей женой кувыркается какой-то хмырь – действительно фигурально!

Я, как был, с портфелем в руке, вышел из квартиры и пешком – по снегу, сквозь октябрьскую метель – пришел с Алтуфьевского шоссе на Беговую, к матери. С тех пор я тут и живу, маму похоронил еще семь лет назад, дочь не видел уже шесть лет – после того как из конторы ей автоматически стали отправлять алименты, эта сука, ее мать, сделала все, чтобы дочка меня отвергла, отрезала. А я… Ну не мог же я объяснять пятилетней дочери, что ее мать просто блядь. Вот и получилось, что «папа от нас ушел, он нас бросил», чего моя дочь, которой я простыни гладил перед сном, чтобы спать ей было теплее, и подле кроватки которой я спал на полу, когда она болела, – эта дочка меня и отвергла…

А документы про чеченские аферы с авизо – о, мое тогдашнее начальство умело сунуло их под сукно, заработав на этом, я думаю, не на один «мерседес»…

– Садитесь, папаша…

Это кому? Мне? Блин, еще вчера говорили: молодой человек! А сегодня… Хорошо же я выгляжу!

В бешенстве я даже вышел из вагона. А потом шел по улице и чувствовал – хочу подраться. Да, подраться с кем-нибудь из этой молодой шпаны. И тут как раз этот козел с бритой башкой – стоит, сука, на стремянке, чинит неоновую вывеску магазина «ВСЕ ДЛЯ ДОМА» и бросает вниз инструменты. Отвертка и пассатижи прямо передо мной грохнулись, я поднял голову:

– Эй, ты что?

– А чё?

– А ничё, тут люди ходят!

– Да пошел ты, козел старый!

– Куда?

Он удивился, слез со стремянки, молодой и наглый акселерат ростом с меня, но предупредил честно:

– Ё…ну счас!

Стою и думаю: челюсть ему сломать или ребро? И вдруг он – эдак презрительно, сквозь зубы – плюнул мне в лицо. Тут я думать перестал, отвернулся, будто утираясь, и с разворота хукнул ему в зубы так, что он, падая, ими подавился. Кровь, крик, он подскочил, схватил отвертку. Пришлось руку ему свернуть. Может, сломал, – не знаю.

Пошел себе дальше. А он остался лежать на подвернутой руке, вопить: «Убью! Сука!»

Пришел домой, налил себе, конечно, полстакана – думаю, за что пацану зубы выбил?

Выпил, успокоился – точнее, задумался.

Что ж я теперь, так и буду ходить и искать, кому отомстить за то, что они молодые, а я – в тираже?

Подошел в прихожей к электросчетчику, спрятанному в нише за стеклянное окошко. Открыл это окошко, сдвинул наверху стальную заслонку и достал из тайника полиэтиленовый пакет со своими папочками. А в папочках – копии тех дел, которые я вел в конторе. Конечно, этих документов у меня дома быть не должно. Да только пошли вы подальше со своими правилами!

Грозный, авизо… Нет, эти документы уже никому не продашь, это история.