Выбрать главу

Закончив рассказ, дед пальцами покрутил острый конец бородки и обвел всех глазами, как бы приглашая нас разделить его восхищение гордым наборщиком.

— О, господи! — донеслось вдруг из полутемного угла комнаты.

Я оглянулся. В углу сидел дядя Саша. Я даже не заметил его — так он тихо и неподвижно сидел. Он тяжело вздохнул, погладил свою широкую бороду и снова замолк. Отец и дед переглянулись.

— Саша, — сказал дед, — может, в поддавки сыграем? Как ты, а?

— Ты меня? — откликнулся дядя Саша.

Дед даже крякнул с досады, но сдержался.

— В поддавки, говорю, не сыграем?

— Давай, если хочешь, — вяло сказал дядя Саша.

Дед зло ущипнул бородку.

— Сиди, — сказал он, — расстраивайся. — И с негодованием отхлебнул чаю.

Вошла мать и поставила передо мной сковороду с шипящей кашей. Только сейчас я почувствовал, как мне хочется есть.

— А картошки ты много накопал, — сказала мать. — И все ровная, крупная.

— Было где выбрать, — сказал отец. — Копай, сколько хочешь.

Я съел две тарелки каши. Меня охватила вялость. Я почувствовал, что мне очень хочется спать. Тревога оставила меня. Ведь вот же лампа горит, мать кашу разогрела, окна плотно завешены, стены тверды и непроницаемы. Может, и не ворвется сюда то страшное, неназываемое, что происходит там, в темноте, за стенами. Я откинулся на спинку стула и сидел, чувствуя, что начинаю дремать, лениво слушая монотонный голос деда. Дед рассказывал Николаю, как они жили втроем, трое мужчин: отец мой, мой дед, мой прадед. Как ходили они втроем на завод. Дед и прадед — рабочими, отец, — ему было девять лет, — учеником.

— Алексей Николаевич, — говорил дед, — прадед твой, был обстоятельный человек. В субботу, бывало, с получки обязательно шли мы в трактир. Назывался он «Старозаводская роза». И откуда это название выдумали — не знаю. Сколько я живу, никогда здесь розы не видел. Почва у нас тут бедная, что ли. Заказывали водки, снитков соленых, пивка. Отца еще не брали с собой. И я в первый раз пошел, когда уже был принят токарем на завод. До этого — ни-ни. И в первый же раз оскандалился. — Дед засмеялся, зажмурился и покачал головой. — Сначала сидели чинно, благородно, потом я с одним выпил, с другим, — все подходили, поздравляли отца, что вот, мол, я уже токарь. Голова у меня закружилась, стал я что-то кричать, песни петь, ругаться. Отец ничего, посмеивается. Потом домой меня привели. Утром просыпаюсь, отец меня за плечо трясет. «Вставай». Встал. Он меня — бац по уху! Раз и другой. Я заорал, как резаный, а он палку взял и палкой меня. Я скорей в дверь да на улицу, а он за мной. Народ собрался, смотрят, смеются, а он лупит меня по чем зря и приговаривает: «Умей пить, остолоп, не позорь отца». Николай засмеялся.

— Ну и как? — спросил он.

Дед сощурился и навертел на палец кончик бородки.

— Научил, — сказал он. — Каждую субботу я с тех пор в кабак ходил, а уж до бесчувствия пьян ни разу не был.

Я упустил нить разговора. Когда я снова стал слушать, говорили уже о другом.

— Я все это понимаю, отец, — медленно сказал Николай, как бы раздумывая, — конечно, никто тут не виноват. Я говорю только, что все-таки неприятно. Идешь по улице, Матрехина в окно смотрит. Ничего не говорит, а, наверное, думает, что вот, мол, мой где-то там, а этот, здоровый бугай, по улицам ходит; и что его на солонину берегут, что ли?

— Подожди, — сказал отец. — Война ведь еще не кончилась.

— Коленька, — сказала мать. — Знаешь, Нюрины письмо получили с Урала. Пишут Алексеевы и Козодоевы и еще там кто-то, — не помню уж. Собрались в общем компанией и написали. Пишут, что, мол, приехали, жизнь спокойная, войны как будто совсем нет. Уже и работать начали.

Мать хотела этим сказать, как будто случайно, к слову, что вот, мол, другие живут еще спокойней, так что уж нам стыдиться нечего. Она всегда в таких случаях приводила якобы случайный пример, рассказывала историю, не имеющую отношения к разговору. Несмотря на то, что и сейчас, как всегда, все поняли, что говорит она для того, чтобы утешить и успокоить, слова ее действительно успокоили Николая. Такой уж был у нее секрет в голосе, столько было в нем добродушия и желания, чтоб все обошлось мирно и хорошо.