— Смех, — повторял дед, — ну, просто смех!
Ольга тоже сияла. Она сказала радостно:
— Смотрите, пожалуйста, ничто вас не берет, Федичевы. Война не война, — вы все такие же!
Она посмотрела на меня и покачала головой.
— Вот только Лешка вырос. Знаешь, что я тебе привезла, Лешка? Бритву.
Я смутился и покраснел от удовольствия.
— Бритву? — переспросил я.
— Ой, не могу! — восхитился дед. — Лешке — бритву! Вот смех! Слышишь, Саша?
— Нет, — перебил отец, — ты расскажи, как ты сюда добралась. В самое пекло. Вот ведь какая сумасшедшая.
Ольга стала рассказывать нарочито небрежным тоном:
— А очень просто. Слушала, слушала сводки, ну, думаю, верно, уж дед созывает свой клан на битву. А что ж, думаю, я разве не старозаводская? Разругалась с Пашкой и приехала.
— Ах, дура какая! — Дед был в полном восторге. — Да ведь тут же война!
— А как пробралась? — удивился отец. — Сюда ведь не пускают, наверное?
— Не пускают, — подтвердила Ольга, страшно гордая, что она все-таки здесь. — До начальника тыла добралась. Сначала долго меня отговаривал. Потом заорал и ногами затопал. А я знай себе твержу свое: «Извините, мол, но, как коренная старозаводская, должна быть со своими». Махнул он рукой и говорит: «Езжайте куда хотите, только убирайтесь с глаз моих долой». Тогда я обнаглела и говорю: «Вы бы мне помогли добраться». Он как на меня посмотрел, я думала — убьет сейчас. Даже зашелся весь! А потом ничего. Велел посадить на попутную машину да еще на прощанье поцеловал. Славный такой старикан.
Вдруг мать заволновалась:
— Что же это я сижу? Ты ведь с дороги, голодная. Все сейчас же идите чистить картошку!
Начались споры. Ольга тоже хотела чистить, но ее не пустили. Калашниковы требовали, чтобы им дали ножи, в конце концов, все-таки Василия Аристарховича и Ольгу оставили в столовой. Я сначала пошел со всеми, но потом воспользовался суматохой и пролез обратно. Очень мне хотелось послушать, что Ольга рассказывает. Они сидели с Калашниковым друг против друга, и Ольга говорила:
— Видите ли, промышленность там сейчас выросла и должна еще вырасти. Павлу поручено в два месяца пустить электростанцию, которая должна была быть готова только к концу сорок второго года. То есть не ему одному, конечно, — целой группе инженеров. Работа очень большая, работает он очень много. Велел вам кланяться, очень ждет вас к себе.
Калашников слушал внимательно, глядя в упор на Ольгу.
— Что же, — спросил он, — его забронировали?
— Ну, конечно.
Калашников кивнул головой.
— Так, так. А как он отнесся к вашему отъезду?
— Не хотел отпускать. Долго спорили. Но я ведь, знаете, какая? Я на своем настояла. Потом захотел ехать со мной. Бегал, хлопотал, но, разумеется, ничего не вышло. Кто ж его отпустит в такое время?
— Так, так, — кивал головой Калашников. И смотрел на Ольгу внимательно и очень серьезно.
В это время на кухне меня хватились, стали звать, и я, зная, что в такие минуты с матерью шутки плохи, пошел. У меня было при этом такое огорченное лицо, что Ольга засмеялась и сказала:
— Знаете что, Василий Аристархович? Пойдемте к ним в кухню. Работать нам не дают, так, по крайней мере, постоим, поболтаем.
— Так, так, — сказал Василий Аристархович невпопад, очевидно, думая о чем-то другом, и мы все трое пошли на кухню.
Снова начались беспорядочные разговоры. Ольга рассказывала про Тбилиси, и про дорогу, и про то, как на машине ее какие-то командиры угощали колбасой, потом Николай вполголоса рассказал ей про дядю Сашу, — почему он у нас и почему он такой скучный, — и она очень за него огорчалась.
Наконец Ольга вспомнила, что ей надо умыться с дороги. Анна Александровна пошла ей помогать. У матери были рассеянные, отсутствующие глаза. Она вымыла очищенную картошку и бросила ее в бурлящую воду.
— Ну, — сказала она, — теперь идите, накрывайте на стол.
В этот момент где-то, как мне казалось — над самой крышей нашего дома, раздался свист, такой, какой я уже слышал сегодня в поле, и потом глухо ухнуло совсем рядом.
Я посмотрел на отца.
— Слыхали? — сказал он. — Уже начали землю взрывать. Приказано склады под землею строить на случай бомбежки.
— Да, да, — сказал дед. — Теперь, наверное, всю ночь будут взрывы устраивать. Ну, пошли.
Мать посмотрела на нас всех так внимательно, что мы невольно задержались в дверях.
— Как вам не стыдно, — сказала она очень спокойно. — Почему вы думаете, что если вы можете держаться спокойно, то я не могу? Неужели я не понимаю, что где-то на нашей улице рвутся снаряды? Или вы думаете, мне неизвестно, что немцы под самым городом? Кажется, мы с тобой, Алексей Николаевич, не первый год женаты? Нехорошо!