— Это кто? Старая литейная? — обращался какой-нибудь запоздавший, щурясь и ища в темноте знакомые лица.
— Нет, здесь турбинный, а старая литейная — туда, правей, — объясняли ему.
— Прокатчики здесь? — кричал другой.
— Сюда, сюда, Федя! — отвечали приятели. И вокруг каждой группы, вокруг каждого цеха, вокруг каждой роты кольцом стояли женщины, дети и старики.
— Ваня, — негромко окликала жена, — как у тебя с табаком? Хватит пока? Я утром принесу.
— Папа, — кричала девчонка, — папа, ты тоже командир?
— Пока нет, — отвечал отец, — но скоро буду, ты не волнуйся, считай, что я уже почти командир.
— Игнат, — говорила какая-то старушка. — Слушай, Игнат, ты с чем пироги хочешь, с картошкой или с капустой? Я напеку завтра.
— Какие там пироги, — басил Игнат. — Щец наверну — и ладно.
— Коля здесь? — спросила Ольга над самым моим ухом. Я не заметил, как она подошла.
— Где-то здесь, — сказал я.
— Ты, Оленька? — спросил Николай, вынырнув из темноты.
— Коля, — сказала Ольга, — я у Богачева была, и, понимаешь, меня не берут, то есть берут, но дружинницей. — Она была очень возбуждена и говорила быстро, захлебываясь. — Но я все равно попаду к вам, понимаешь, это чепуха какая-то. Ты меня утром жди.
Николай был немного растерян.
— Стоит ли, Оля, — сказал он. — Честное слово, ты какая-то странная.
Ольга его перебила.
— Ладно, ладно. Ты дома ничего не забыл? Я домой забегу еще. — Она взяла Колю под руку и прижалась к нему. — Господи, Коля, — сказала она.
— Что ты, Оленька? — удивился Николай. А она вдруг всхлипнула и лицом уткнулась ему в плечо.
Коля разволновался, кажется, больше Ольги.
— Да что ты, Олечка? — спрашивал он. — Я не понимаю, что с тобой?
— Глупый ты человек, — говорила Ольга сквозь слезы. — Ты бы взял хорошую палку и отлупил меня. Честное слово, всем лучше было бы — и мне и тебе. А ты еще меня же жалеешь, чудак ты какой-то все-таки.
В это время раздался на всю площадь голос Богачева. Он стоял возле проходной на каменном высоком крыльце и раздельно выкрикивал каждое слово:
— Товарищи командиры, стройте подразделения!
И сразу не площади зазвучали команды. Еще неуверенные в себе, не привыкшие командовать, командиры кричали напряженными, тревожными голосами.
— На первый-второй рассчитайсь, — гремело в одном углу площади, а из другого угла уже доносились короткие выкрики: «первый, второй, первый, второй, первый, второй».
— Ряды вздвой! — кричали в темноте, а в другой стороне уже слышалось: «раз, два, три, четыре».
Я впервые услышал, как командует мой отец. Он не все позабыл из того, чему его учили в гражданскую. У него вдруг появилась и военная выправка и уверенный командирский голос.
— Первый, второй, первый, второй, — рявкали артиллеристы.
— Пусти, Оленька, — говорил Николай, стараясь вырваться, — до свиданья. — Но она крепко держала его за рукав.
— Ряды вздвой! — крикнул отец. И тут, в довершение суматохи, появилась мать. Я сначала даже не понял, что у нее в руках. Оказывается, она несла шарф и пару галош. Галоши она швырнула под ноги Николаю.
— Надевай, — сказала она. — Когда еще вам казенные сапоги выдадут!
— Спасибо, мама, — сказал Коля, торопливо всовывая ноги в галоши и не попадая в них. А мать с шарфом в руках уже мчалась к отцу.
— Равнение направо! — кричал отец. В это время мать накинула ему шарф на шею и стала что-то шептать взволнованно и быстро.
— Смирно! — крикнул отец неуверенно и забормотал: — Хорошо, хорошо, мать, ну что ты, на самом деле.
Мать обняла его, и они поцеловались. И отец, повернувшись к своим бойцам, скомандовал нарочито резко:
— На-пра-во!
Не четко, не ровно, не скоро повернулись бойцы, а мать подбежала к нам и заговорила:
— Пошли, пошли, нечего им мешать! Вот бестолковые какие.
Я оглянулся. Николай уже был в строю.
Ольга стояла рядом со мной, маленькая, худенькая, с жалко опущенными вниз плечами. А по площади все еще из конца в конец летели команды.
— Смирно! — кричали в одном конце, а с другого конца доносилось: «Два шага назад, равнение направо». И одни равнялись направо, а другие налево и растерянно смотрели друг на друга сквозь темноту и долго не могли понять, кто ошибся, и смеялись своей неумелости, и командиры бегали вдоль строя, ругаясь и крича, и строй сбивался, ряды стояли неровные, в шаге не было четкости, то и дело раздавался смех, провинившиеся оправдывались смущенными голосами, и командир кричал бойцу: