И где-то, казалось мне, далеко-далеко, Богачев надрывался у телефона.
— Федичев, — кричал он, — Федичев, дорогой, голубчик, еще огня, сколько можешь, еще огня!
Но, наверное, Федичев больше не мог. Немцы шли и шли через реку, и нельзя было разобрать, что происходит в траншее. Земля взлетала кверху, воздух гремел от выстрелов и разрывов, и с каждой секундой становилось все яснее, что бой за переправу проигран и немцы ворвались в город.
Положение улучшается
Я даже приблизительно не могу представить себе, сколько времени продолжались атака литейщиков и рукопашный бой в траншее. Я простоял все это время, прижавшись к стене, у окна, и долго еще потом на моей щеке оставался след кирпича. Оконные рамы выбило разрывом, и окно стало просто отверстием неправильной формы. Я был настолько поглощен происходившим внизу, что перестал ощущать страх. Я сам и личная моя судьба как будто перестали существовать. И все это время голос Богачева доносился ко мне как будто издалека, хотя он не дальше как в двух метрах от меня кричал в трубку полевого телефона приказания, просьбы и советы. Я даже не понял, что он обращается ко мне, таким далеким был его голос.
— Оглох ты, что ли? — кричал он. — Переправляются немцы?
— Переправляются, — ответил я.
— Сибирь, — закричал Богачев, — слышите? Где пулеметы? Долго вы будете возиться?
Снова голос его ушел далеко-далеко, и я уже почти не слышал его. Я не связывал отрывочных и непонятных мне его приказаний с происходившими событиями, и поэтому события эти мне казались случайными и единый их смысл, логическая последовательность, установленная Богачевым, стала мне ясной только значительно позже.
Мне было видно, как по рву, отделявшему наш школьный огород от участка дома Орса, два человека, пригибаясь, бегом протащили пулемет, быстро перенесли его через траншею, вкатили в воронку от бомбы и легли с ним рядом. Мне было видно, как с другой стороны, левее школы, тоже выкатили пулемет и поставили его за большим валуном, тем самым, который мы, школьники, собирались когда-то столкнуть в реку. Теперь турбинщики, сражавшиеся на берегу реки, не заслоняли переправу от огня пулеметов, и оба пулемета били по реке, через которую шли люди в серых мундирах, прижимая к бокам трясущиеся ружья с толстыми дулами. В это же время все три орудия отца, окончательно пристреляв переправу, открыли беглый и безжалостно точный огонь. Фонтаны вздымались над рекой непрерывно, один за другим, и казалось, что вода в реке, закипела. Двое переходивших реку упали, и тут же упал третий и забарахтался, колотя по воде руками, а потом замер и тихо ушел под воду. Подбегавшие к берегу с той стороны замялись при виде кипящей воды, а раз замявшись, на секунду подумав о том, что ожидает их на переправе, уже не могли заставить себя войти в воду и стояли растерянные. Тогда один из пулеметов, немного подняв дуло, прошил стоявших на том берегу. Несколько человек упали, один взялся двумя руками за живот и сел, а остальные повернулись и побежали назад.
Только что наше положение было очень затруднительно, даже, в сущности говоря, почти безнадежно. Орудия наши не могли бить потому, что и в траншее и на берегу шли рукопашные схватки, в которых смешались немцы и наши. Переправа была заслонена от пулеметов турбинщиками, сражавшимися на берегу, а итог рукопашной схватки мог быть только печальным для нас, потому что к немцам шли все новые силы, а нашим помощи ждать было неоткуда. Теперь же, когда пулеметы выдвинулись вперед, ничто не заслоняло от них реку. Кроме того, отец пристрелял переправу настолько точно, что бил, не опасаясь попасть в своих. Точности этой удалось достигнуть благодаря наблюдателю, предусмотрительно высланному к ивам на тот берег реки. Он смотрел на переправу сбоку и ясно видел, куда падает каждый снаряд. Так удалось переправу нарушить. И сразу положение резко изменилось в нашу пользу. Немцы, в свою очередь, не могли стрелять по нашему берегу, потому что их солдаты сражались на берегу и в траншее. Поэтому немецкая артиллерия перенесла огонь в глубину, где она, в сущности говоря, никому не вредила, потому что жители ушли дальше в тыл, к центру города, а батальон сражался ближе к берегу. Когда немцы, перебравшиеся уже через реку, увидели, что переправа нарушена и помощь больше к ним не подходит, они замялись. В такие минуты заминка дорого стоит. Кто-то повернулся к реке и в этот момент был оглушен прикладом, кто-то испуганно вскрикнул, — и вот уже немцы ощутили безвыходность своего положения, и паника стала овладевать ими, и, наоборот, наши твердо уверялись, что дело выиграно, и это сразу прибавило им сил и смелости.