В Москве вину возложили на главу Посольского приказа: «всему к тому доброму делу и нарушенье посольству от дьяка от Петра Третьякова», который своевременно «полново указу не посылаху».[304] По-видимому, П.А. Третьяков имел свой взгляд на перспективы борьбы с Польшей и задержал указ не по оплошности. Примечательно, что в одном из наказов русской делегации руководители Посольского приказа требовали от послов, чтобы те «съездам сроки откладывали бы... подолее, чтоб с литовскими послами попроволочить».[305] Возможно, П.А. Третьяков, неверно оценив силы и намерения противника, преувеличил готовность поляков идти на уступки и надеялся добиться от них передачи Смоленска мирным путём. Когда съезд закончился, послы получили выговор: «Вы бы за Смоленск стояли накрепко, и о съезде литовских послов не задирали, а ждали присылки от них».[306] Между тем никто в Речи Посполитой, даже сторонники мира не расположены были отдавать что-либо из завоеванного. Таким образом, доля вины за провал переговоров лежала и на П.А. Третьякове. Но это была не только и даже не столько его вина. Польская делегация сознательно вела дело к тому, чтобы мирное соглашение не состоялось.
После безрезультатных для русских переговоров под Смоленском большинство шляхты склонилось на сторону Сигизмунда и вотировало на сейме налоги на войну против России. В 1617–1618 гг. поляки захватили новые земли, и Россия заключила перемирие на более тяжёлых условиях, чем те, которые могли быть в 1615 г. Новая инициатива поляков о переговорах в декабре 1617 г. не была поддержана, и лишь после военных неудач московская сторона сама выступила с инициативой мирных переговоров. Посольский съезд намечался на лето 1618 г. 5 марта 1618 г. П.А. Третьяков был назначен в состав русской делегации.[307] Но этой же весной он отошел от руководства Посольским приказом, вероятно, в связи с ухудшением здоровья: уже на отпуске шведских послов 18 апреля его заменял И.Т. Грамотин.[308] И всё же П.А. Третьяков еще не устранился от дел: 16 мая он подписал жалованную грамоту Вожезерскому монастырю.[309] Вскоре он умер, перед смертью постригшись в монахи: 13 июня 1618 г. его жена Варвара упоминала в челобитной, что ее мужа «не стало».[310] 4 сентября И. Масса отправил своему правительству сообщение: «Сегодня получено известие, что в Москве скончалась Большая страусовая птица, т. е. великий канцлер, всегда большой приятель англичан, а наш противник. Полагают, что он был отравлен. Дай Бог всем врагам нашей отчизны подобный конец или лучший образ мыслей».[311]
П.А. Третьяков показал себя хорошим «стратегом» внешней политики. Твёрдо отстаивая государственный престиж России, он требовал строгого соблюдения московского дипломатического этикета и взыскивал с посланников и гонцов, допускавших умаление «государевой чести».[312] Но хозяйственная разруха и истощение военных сил страны заставляли думного дьяка быть умеренным при постановке реальных политических задач. По- видимому, уже к концу 1615 г. у П.А. Третьякова сложилась четкая программа внешней политики: мир со Швецией и русско-шведский союз против Польши. Сосредоточив все силы на борьбе с Речью Посполитой, он, несомненно, считал нужным воевать с ней до победного конца, а на переговоры смотрел как на способ выиграть время для накопления сил и для «постановления и закрепления» договора со Швецией. В середине 1617 г. у руководства Посольского приказа возник замысел создания антипольской коалиции. Таким образом, при П.А. Третьякове определился внешнеполитический курс, которым Московское государство следовало до Смоленской войны.
Деятельности Посольского приказа во главе с П.А. Третьяковым было присуще использование векового опыта московской дипломатии и заимствования из практики европейской дипломатии. В итоге за пять лет работы под руководством П.А. Третьякова удалось выйти из войны со Швецией с минимальными потерями, а также установить мир на южных рубежах.
Иван Тарасьевич Грамотин – дипломат и государственный деятель эпохи Смуты и царствования Михаила Федоровича Романова – был человеком необыкновенного ума и поразительной судьбы.[313] Он сделал головокружительную карьеру: начав подьячим Посольского приказа, сумел подняться до вершин московской приказной бюрократии, занимал пост главы Посольского приказа, сохранял свое влияние и авторитет почти при всех правительствах. Более того, он дожил до 60-ти лет и умер своей смертью. Последнее кажется невероятным, если учесть время, профессию и подробности его биографии.