В.В. Голицын и лично способствовал появлению исторических трудов. В середине 1680-х гг. в Посольском приказе был составлен извод «нового летописца» 1630 г. с продолжением по 1686 г., с включением полного текста «Вечного мира». По мнению академика Л.В. Черепнина, инициатива составления извода принадлежала главе Посольского приказа: нужно было прославить успехи внешней политики России и личные заслуги Голицына.[533]
Посольский приказ активно занимался переводами. Так, «Книгу огнестрел[ь]ного художества» в 1685 г. «перевели и написали с немецкого языка на словенской... переводчик Леонтей Грос, Иван Тяшкогорской, Юрьи Гивнер, Табиас Мейснер; а набело переписывали подьячие... а чертежи писали золотописцы...» Сотрудники Посольского приказа уделяли внимание изданию богословских и богослужебных трудов, в частности, их оформлению. В том же году «Государственного Посолского приказу золотописцом... велено... в печатном Еуангелии... написати внов[ь] еуангелисты и преобразованныя, а по печати заставицы и фигуры и слова фряские прикрыть все золотом, и серебром, и красками...»[534]
В.В. Голицын глубоко интересовался тем, что происходило в Европе. Не без пользы для себя и страны общался он с иноземными дипломатами. Одним из последних его иностранных собеседников был де ла Невилль: «...я послал из вежливости попросить у него [Голицына] аудиенции в его доме, где я был принят так, будто бы дело происходило при дворе какого-нибудь итальянского князя. За время разговора на латыни обо всем, что происходило в Европе, и о том, что я думал о войне, которую вели с Францией император и столько князей, в особенности же о революции в Англии.., он предложил мне все виды водок и вин, советуя мне в то же время предупредительным образом не пить вовсе».[535]
В.В. Голицын был внимателен к ученым спорам на богословские темы. Вообще много говорилось о «западничестве» Голицына, его терпимости по отношению к иностранцам, представителям тех религиозных течений, к которым православная церковь относилась негативно. Между тем его «терпимость к польско-латинскому влиянию не носила характера резко выраженной тенденции, ибо в основном Голицын оставался в рамках православия». Князь «умел стоять выше партийности и покровительствовал одинаково как иезуитам... так и ученым грекам, потому что в тех и других видел носителей образования и европейской культуры...»[536]
Падение Софьи привело к падению Голицына. «И при повороте его» из второго Крымского похода царь Петр «не хотел допустить своей руки целовать, как то обыкновенно чинено»,[537] долго не давал согласия на награды.
В.В. Голицын с сыном Алексеем добровольно явились в Троицкий монастырь, но допущены к царю не были. 9 сентября 1689 г. «на крыльце у палаты царского величества пред всеми боярами были чтены ему вины его, которые состоялись токмо в худом правлении государства и протчее, не упоминая ничего о бунте или каких замыслов противу персоны царского [величества], и чин боярства его отнять, и добры его все взяты на государя.[538] А ему сказано в ссылку со всеми его детьми и фамилией. И того ж дня отправлен в провинцию города Архангельского».[539]
Можно предположить, что находившийся в милости у Петра князь Б.А. Голицын употребил все возможные средства, чтобы приговор его двоюродному брату был составлен без упоминания о государственной измене. Учитывая предсмертные показания Ф. Шакловитого, данные им 12 сентября, отправление Голицыных в Каргополь можно считать слишком легким наказанием: «NB. Надобно знать, что ссылка... учинена по прошению князя Бориса Алексеевича Голицына, а ежели б не по его заслугам, то б, конечно, был в взят к розыску так же, как и Щегловитой».[540] Поэтому понятно появление нового указа (15 сентября после «головоотсечения Ф. Шакловитого) – о ссылке в Пустозерский острог. Новым заступничеством князя Бориса Алексеевича можно объяснить очередной от 18 сентября указ: «послать в ссылку з женами их и с детьми в Еренск, а в Каргополе быть им не указали».
536
Буганов В.И. Указ. соч. С. 154; Яламас Д.А. Указ. соч. С. 179. См. также: Лавров А.С. Указ. соч.
538
В начале 1690-х гг. дом князя в Охотном ряду был пожалован сыновьям грузинского царя Арчила Вахтанговича; загородный двор князя под Немецкой слободой передан Аптекарскому приказу, а Медведковым стали владеть Нарышкины.