Выбрать главу

— Федор Федорович, шпалу твою принять нельзя.

Выслушав такое заключение, Инотарьев пошатнулся.

— Почему?

— В твоих шпалах нет обусловленных семи вершков, на срезах сучки, да и дерево с большой синевой.

— Вы слышите, слышите?! — крикнул Федор Федорович стоявшим до того в стороне подряженным им плотогонам.

Стих стук топоров. Все словно почувствовали — без огня Фед Федорыч горит.

Годной шпалы оказалось меньше половины. Федор Федорович обезумел. Представители дороги ушли, а он взглядом искал около себя сочувствующего человека. Но человека-то и не было. Его точно комиссия скрала. И, не найдя сочувствующего себе, Инотарьев взвыл, как тяжело раненный зверь, упал на землю и без чувств лежал в грязи в новом суконном пиджаке.

«Что делать?» — спрашивал он, придя в себя.

Вода в Керженце прибывала; перебирать шпалу было поздно, да и дорого. К Федору Федоровичу пришла такая беда, хоть живым кидайся головой в Керженец.

— Пусть не берут мое добро, другим продам, — все еще бодрясь, утешал себя Инотарьев.

После отъезда приемочной комиссии он уехал в город, рассчитывал сдать хотя бы часть шпал и получить деньги, деньги! Его расчеты не оправдались. Хозяин дороги с актом приемки шпал согласился, договор расторгли. Другого покупателя у Инотарьева не было. Оставалось продать шпалы только на дрова. Но Федор Федорович упустил весеннюю воду. Банк предъявил векселя, описал заготовленную шпалу. Инотарьев на разработку леса давно израсходовал деньги и не мог расплатиться с рабочими. Вода в Керженце спала, клетки шпал стали обрастать молодой травой. Заречинцы, проходя мимо них, вздыхали, жалея пропадающее добро, труд людей, работавших на Инотарьева.

Федор Федорович несколько раз побывал в городе, но по-прежнему безуспешно. И как-то, вернувшись, ушел на пристань и, дождавшись ночи, поджег не описанные банком шпалы. Через час пристань Инотарьева скрылась в облаках дыма. Бушевавший над берегом огонь истреблял клетки со шпалами. Возле пожарища валялся Федор Федорович, уткнувшись в землю. Временами он, тяжело отрывая от земли голову, кричал:

— Горит!.. Дьявольское искушение… Мои грехи горят…

На лыковской церкви били сполох. Люди теснились вокруг пристани Федора Федоровича. Старухи возле своих изб падали на колени, крестясь, шептали:

— Это он, сатана, втащил в огонь Фед Федорыча.

А огонь-то, как петух, потряхивал красным гребнем, и густой дым стлался по Керженцу.

Всю сознательную жизнь Федор Федорович был уверен в своем счастье. Когда оно от него отвернулось, в отчаянии он предал огню большую часть своего капитала и после пожара серьезно занемог. Вместе с ним, точно сговорившись, слег и его подручный в преступных делах Алексей Павлов. Оба не подымались с постели.

И как-то Федор Федорович неожиданно объявил:

— Поеду к Алексею.

— Куда ты, родимый?.. — останавливал его Иван. — Умирать, што ли, бежишь из дома?

— Не хнычь, ступай, скажи, штоб закладывали Гнедка… Да пускай накинут сбрую праздничную и бубенцы.

Когда Алексею передали о приезде нежданного гостя, он не поверил, пока не увидел на пороге Федора Федоровича.

— Болеешь? — крестясь, спросил Инотарьев.

— А ты, Федор, разве на ногах? — тяжело приподымаясь на кутнике, удивленно прошептал хозяин дома.

— На ногах… к тебе приехал… просить прощения. Умирать собираюсь… А пока не отошел, — болезненно-устало сказал Инотарьев, — дело до тебя имею. Выгони-ка всех из избы-то.

Жена Алексея удивилась требованию Федора Федоровича. Выходя безмолвно последней, прикрыла за собой дверь и заплакала.

— Мне нет моченьки, — сказал Инотарьев. — За грехи нас с тобой господь бог карает… Виноваты мы, Алексей, перед господом… виноваты… во спасение твоей и моей души я решил купить колокол на церкву, — може, нас господь бог услышит. Так-то мы не докричимся до него.

— А ну как он не ко времени оглох?

— Может ли это быть?.. Ну так, поди, чай, только деньги пропадут, а мы с тобой все равно гибнем, гореть пойдем в ад кромешный, чертям на потеху… — так, заикаясь от внутренней дрожи, говорил Федор Федорович, не спуская глаз с давнишнего своего друга.

— Коли эдак, завтра бы нужно послать выборных в Нижний, — согласился Алексей. — Привезти колокол, повесить и ударить… Пускай услышали бы все на Лыковщине… што мы с тобой еще живы… — При этих словах слезы замутили Алексею глаза.