За чтением время летит быстро. Обычно я так поглощена сюжетом, что не вижу и не слышу ничего, что меня окружает. Однако сегодня что-то заставляет меня оторвать взгляд от желтоватых страниц и поднять его вверх. Я задумчиво облизываю губы, скрещиваю на коленях руки и гляжу в темноту улиц, осматривая витиеватые переулки, невысокие кусты и высокую стену. Она, словно плод воображения неудачника-архитектора, портит красоту и магию кварталов, разделив их на две части нагло и злоумышленно. Белая и бесконечная она растягивается вдоль городка на несколько километров и прерывается где-то у истоков Броукри – витиеватой реки, холодной в любое время года, где обычно и сталкиваются два лагеря несусветных врагов: аристократы и клерки, белые и черные, и не по цвету кожи, но по цвету души. И неясно, у кого именно. В животного превращается каждый, кто плетется на ту площадь для самовыражения голословных амбиций, основанных лишь на личной и глубокой неприязни.
Я собираюсь вернуться к чтению, как вдруг замечаю, что вдоль стены, шатаясь, идет человек. Его ладонь опирается о белый камень, из которого была сооружена завеса, и, как ни странно, за его длинными пальцами тянутся не менее длинные кровавые следы, яркие и заметные даже в таком тусклом свете. Ошеломленно я убираю книгу в сторону и подаюсь вперед, расширив глаза. Наверняка, этот «кто-то» возвращается с потасовки, где принимал участие Мэлот. Что ж, видимо, кому-то повезло меньше.
Человек делает еще несколько шагов, а затем вдруг его колени подрагивают. Я даже опомниться не успеваю, а он уже падает навзничь, испустив слабый стон, который, тем не менее, разносится по улице и врезается в мое испуганное лицо.
- Эй! – я надеюсь, что незнакомец услышит меня, но он лежит неподвижно, и тогда я решительно заползаю обратно в комнату. Понятия не имею, что мной движет. Вырываюсь из спальни, стучусь к брату, но он выкрикивает: отвали, Дор! И я отваливаю, сжав до боли руки. Хорошо, сама разберусь.
На улице завывает легкий ветер. В домах не горит свет. Я настороженно бреду вдоль стены, но когда замечаю лежащее на асфальте тело, прибавляю скорость. Нечто властно и судорожно сжимает меня в колючих объятиях. Наверно, это страх, но страх чего именно? Неужели так опасно помочь тому, кто в этом нуждается? Глупая иллюзия, словно каждый хочет причинить нам вред, вбитая в голову мнительным обществом. Не подходи к людям, они могут обидеть. Не помогай бедным, хотели бы сами себе на жизнь заработали. Даже и не думай смотреть на таблички со словами помощи больным детям, все это обман, и никак иначе. Вот только, как понять, где нас и, правда, пытаются одурачить, и где надо затянуть ремень потуже, но вытащить из кармана парочку звенящих монет, тем более что для моей семьи любые пожертвования – незаметные траты.
- Эй! – я присаживаюсь рядом с незнакомцем на колени и неуверенно приближаюсь к его лицу. От него пахнет кровью. – Вы меня слышите?
Человек не отвечает. Я аккуратно придавливаю пальцы к его шее, нащупываю пульс и поджимаю губы: он жив. Вот только сильно ранен. Его одежда изорвана и испачкана не только грязью, но и алыми разводами. Из плеча толстой струей льется кровь. Я прижимаю к ране ладонь, а затем неуверенно убираю с лица прилипшие волосы.
Ох, мои опасения подтвердились. Это молодой парень, примерно моего возраста, ну, может чуть старше, и, наверняка, он пострадал в той перепалке, о которой известно моему брату. Но тут же в моей груди, будто сирена, взвывает здравый смысл. На парне потертые штаны,черная кофта. И если он и участвовал в потасовке, то явно не на стороне Мэлота.
Черт, кажется, он пришел из-за стены.
На удивление я не колеблюсь. Решительно стискиваю зубы и приподнимаю парня за талию. Он стонет, а я тихо шепчу:
- Все будет в порядке. Я вам помогу.
Незнакомец морщится от боли, а я осматриваюсь, думая, что же мне делать. В нашей больнице его не примут, придется пересечь стену, но если я и решусь – люди узнают, кто я и непременно доложат отцу – Эдварду де Веро – владельцу лесоторговой корпорации и по совместительству, злейшему врагу каждого, кто живет за завесой и ждет отмщения. Не думаю, что меня горячо примут, да и потом вряд ли отпустят.
Я задумчиво прикусываю губы, а затем неожиданно замечаю, как из-за угла плетется по дороге Мария – наша домработница. Она одета в нелепое, длинное пальто, хотя воздух теплый и приятный, и на ее ногах тяжеленые туфли с квадратными носами. Раньше она со своей семьей жила за стеной, но после того, как мы предложили ей работу, она переехала в наш район, только к западной части от Броукри. Там всегда очень тихо, а ей не хотелось попасть в неприятности: любой, кто выбирался из-за завесы и прислуживал богатым, был предателем и получал по полной программе от своих же сородичей.
- Мария! – тут же восклицаю я, но руки от плеч парня не отнимаю. – Мария, я здесь!
- Мисс Адора?
- Прошу, помоги мне.
- Что вы делаете?
Женщина сначала смиряет меня ледяным взглядом, но затем шокировано застывает, и ее широченные брови ползут вверх.
- Ему нужно помочь, - поясняю я, - он ранен.
- Позвать врача?
- Нет, Мария, он с той стороны.
- О, боже, как вы о нем узнали?
- Случайно увидела из окна.
- Надо оставить его на центральной площади у Броукри. Уже утром его найдут, так и знаете. Утром он будет в порядке.
- А что если он не доживет до утра? – Я взволнованно перевожу взгляд на парня. Он еще совсем молод. Как и я. Как и мой брат. Что заставляет людей идти на риск? Так ли это сложно, думать, прежде чем кидаться в океан с акулами? – Я не брошу его на площади.
- Хотите рассказать родителям?
- Нет, что ты! Конечно, нет. Тогда он умрет еще быстрее.
- Но что мы можем сделать, мисс Адора? – Мария подходит ко мне и с сожалением глядит на молодого парня. Наконец, я вижу нечто похожее на доброту. – В больницах его не примут. Вы ведь понимаете. А идти к стене…
- Нет. Мы не расскажем о нем никому. Мы…, - я облизываю губы, - мы вылечим его.
- Что?
- Отнесем его к тебе.
- Ко мне?
- Да. В моем доме его найдут, а о тебе никто и думать не станет. Так и поступим.
- Но, мисс Адора, - нервно восклицает Мария, когда я поднимаюсь на ноги, - разве у вас нет иного выхода? У меня могут быть проблемы.
- И ты оставишь его здесь? Оставишь его умирать?
- Я не…
- Хватит болтать, Мария. Помоги мне.
С трудом мы поднимаем незнакомца с земли. Женщина бурчит что-то на испанском и кряхтит, будто старуха, однако я уверена, что она сама не оставила бы парня умирать, не смогла бы пройти мимо. Отличительная черта бедняков – странная причастность к горю каждого, кто неоправданно страдает. У них есть чувство справедливости и чувство любви и горечи. Они не бросили бы умирать того, кто этого не заслуживает. Они бы взвесили все за и против. Мои же родители, гуляя вдоль стены, просто бы прошли мимо. Быть может, у отца возникло бы желание позвонить нашему лечащему врачу – Антуану Ревье, но только в том случае, если бы умирающий был нужным ему человеком или выше его по статусу. Я не утверждаю, что все богачи – хладнокровные самолюбцы, но большинство из них уже и не помнит: как это, ощущать волнение за живое существо, а не за бизнес или деньги.
Дом Марии большой. Он похож на особняк богатого наследника, в действительности же его делят три семьи, в каждой из которой по пятеро детей, и у некоторых из этих детей уже тоже есть дети. Однако эти условия гораздо лучше тех, что у многих проживающих за стеной. Из моего окна открывается вид на гигантские сооружения многоэтажных домов, и некоторые квартиры располагаются на крышах других квартир, в свою очередь стоящих у основания еще каких-то квартир. Выглядит это так же, как рисунки Индийских Кварталов в моих книгах: ужасающе и впечатляюще.
Мария здоровается со своим мужем, а затем кидает на меня обеспокоенный взгляд.