- Адора де Веро, - громыхает судья и смотрит на меня блеклыми глазами. Наверно, я отключилась. Не помню, как секретарь назвала мое имя.
Я неуклюже поднимаюсь со скамьи. Со мной рядом никого не посадили. Не знаю, с какой целью. Возможно, чтобы мое мнение осталось моим мнением, и никто не смог хоть как-то на меня повлиять.
Я плетусь к трибуне на ватных ногах, пытаясь не обращать внимания на зрителей, у которых такие огромные глаза, что им не хватает только упаковок с попкорном. Хорошее кино. Зрелищное. В голове хрустят, будто чьи-то когти, вспышки камер. Я усаживаюсь на стул и вскидываю подбородок.
Читаю клятву. Выпрямляю плечи. Я смотрю перед собой, не в глаза бегающего туда-сюда обвинителя, и ровно дышу. Все будет в порядке. Я не заплачу.
- Расскажите, что произошло вчера вечером, мисс де Веро.
- Я была дома. Меня позвал Мэлот. Мы вели отца к комнате, и в коридоре появился Марко Дамекес.
- Почему вы вели отца к комнате?
- Ему было нехорошо.
- По какой причине?
- Это так важно? – Злюсь я, все-таки переведя взгляд на прокурора. Им оказывается невысокий мужчина в возрасте. С морщинистыми руками и лысиной на макушке. – Вы не спрашиваете главного. Что произошло потом.
- Отвечайте на мои вопросы, мисс де Веро.
- Я отвечаю.
- По какой причине вашему отцу было плохо?
- Он выпил. – Я передергиваю плечами. – Мы с братом решили провести его.
- Вы первая заметили Маркуса Дамекеса?
- Да. Я попыталась…, - трудно. Запинаюсь и крепко стискиваю зубы. Мои пальцы не слушаются и мнут карманы брюк. – Я попыталась предупредить его.
- И что было потом?
- Потом Марко выстрелил, а мой брат оттолкнул отца в сторону.
- То есть вы утверждаете, что подсудимый просто выстрелил? Ничего не сказал? Не объяснил своих мотивов?
- Нет.
- И вы настаиваете, что никакого физического насилия с обеих сторон не было.
- Не было.
- Откуда на вашем лице свежий шрам, мисс де Веро.
- Это к делу никак не относится.
- Откуда у вас шрам. Вы подрались? Ваш брат за вас вступился, и тогда, возможно…
- Мой брат умер! - Со свистом вспыляю я, подавшись вперед. Горло саднит, тело так и трясет, но я держусь, держусь, держусь. – Он…, он погиб.
Я застываю. О, боже, Мэлота больше нет. Отворачиваюсь, прикусываю губы и тихо всхлипываю, раскрыв рот. Как же больно. Но я не должна показывать им этого, я должна быть сильной. Сильной!
- Он погиб или его убили, мисс де Веро?
Я перевожу взгляд полный презрения и ненависти на обвинителя. Я хотела бы убить его этим взглядом. Но я не могу. И потому я просто рычу, будто животное, будто человек, утративший способность нормально разговаривать.
- Его убил Марко Дамекес.
- Это серьезное обвинение, которое повлечет за собой смертную казнь, мисс де Веро. Вы это понимаете? – Десятки взглядов испепеляют меня. Ждут. Смотрят. Наслаждаются. Я не реагирую. – Вы – единственный свидетель. От ваших слов зависит жизнь человека, и я хочу, чтобы вы отдавали себе отчет; понимали, что последует дальше.
- Я понимаю.
- И вы не отказываетесь от своих слов.
- Не отказываюсь. – Втягиваю воздух в легкие и выпрямляю плечи. – Мой брат умер. Я это видела. Он умер у меня на руках. И вы обязаны наказать виновного, слышите? – Не помню, как приподнимаюсь и со слепой ненавистью рычу, - вы обязаны!
Повисает тишина. Я громко дышу, борясь со слезами. Еще немного, ты справишься, ты сможешь, ты выдержишь.
- Да будет так, - громыхает судья и резко поднимается с места. Одновременно с ним поднимаются все, кто находится в зале.
Я больше ничего не слышу. Меня ведут к скамье. Присаживаюсь и сцепляю в замок пальцы. Еще немного и ты уйдешь. Еще немного и ты уйдешь.
Я теряюсь в собственной боли, а когда прихожу в себя, рядом стоит Конрад.
Люди расходятся. Дело закрыто. Марко уводят судебные приставы, а Рушь плачет во весь голос, свернувшись на скамье в трясущейся клубок.
- Ты как? – Спрашивает Бофорт. Я не отвечаю. – Принцесса, скажи что-нибудь. Мне хочется помочь, но я не знаю, как.
- Не трогай меня.
- Ты поступила правильно.
Я перевожу взгляд на парня и морщусь. Правильно? Правильно, что Мэлот мертв? Правильно, что умрет Марко? Правильно, что мы живем в постоянной лжи? Черт подери, все это не правильно! Все это гнилое, уничтожающее, и мы варимся в этом, и страдаем, и ничего не делаем. Я поднимаюсь на ноги и покачиваю головой.
- Я хочу побыть одна.
- Давай я проведу тебя до дома или…
- Я хочу побыть одна! – Настаиваю я и гляжу на Конрада. – Оставьте меня в покое.
- Прекрати, принцесса.
- Ты ведь всегда хотел занять его место.
- Что?
- Теперь ты главный, Бофорт. – Приближаюсь к парню и искривляю губы в ухмылке. Касаюсь пальцами ворота его черной рубашки. – Ты счастлив?
- Не поступай так, - просит Конрад, - не говори этого. Ты ведь знаешь, что это ложь.
Я не знаю. Потому и не отвечаю. Пожимаю плечами и схожу с места. Я должна уйти отсюда, как можно скорее. Я должна убежать. Но куда? Неожиданно я вижу Эриха. Он ее обнимает. Ее! Рушь Дамекес едва не лишила меня жизни, она едва не убила Конрада! А он ее успокаивает. Успокаивает за то, что ее брат убил моего брата?
Будто прочитав мои мысли, Ривера поднимает взгляд. Отстраняется от Рушь, робко и растерянно покачивает головой, тянется ко мне, а я прикусываю губы. Предатели. Никто не чувствует то, что чувствую я. Никто не понимает, что произошло. Никто.
Я отвожу взгляд и рвусь к выходу. Бегу, как сумасшедшая. Бессовестно и неумолимо ненавижу всех, кого вижу; проклинаю каждого, кто на меня смотрит. Все они лживые, все они коршуны, столпившиеся надо мной, будто над мертвой тушей. Они разорвут всех нас на части, оставят от Мэлота – несчастного мальчишку, глупо закончившего свою жизнь. У них не возникнет мысли о том, что он спас отца, который ненавидел его беспощадно. Они слова не скажут о его решительном взгляде, едва Марко выстрелил; едва пуля вспыхнула искрами. Они похоронят избалованного наследника, но не человека, у которого оказалось огромное сердце. Они все изувечат и сделают ложь правдой. И все поверят.
Оказываюсь на утесе. Распахиваю глаза и смотрю на Броукри, глубокое и спокойное. Оно уходит за горизонт, сливается с серым небом, и я невольно тянусь к этому горизонту, сделав шаг вперед. Обманщики, лицемеры. Ложь порождает ложь, и мы живем в этом, мы привыкли, и нам все равно. И теперь моего брата нет. Мой брат – испорченный, но родной и смелый – умер, потому что любил отца. Незаслуженно. Но любил. А отец, постоянно не обращающий на него внимания, постоянно пинающий его, унижающий, вдруг постарел на несколько лет. Почему же он лгал? Почему никогда не говорил Мэлоту, что гордится им? Абсурд их отношений привел к тому, что он закрыл отца от пули. Все, чтобы угодить, все, чтобы отец понял, как сильно он его любил! И вот – понял. Но уже поздно.
Я падаю на колени и складываюсь пополам. Я обещала не плакать в суде, теперь мне можно рыдать, рвать траву и даже кричать. Но у меня не получается. Я могу лишь тихо и протяжно стонать, как от раны глубокой, но не смертельной. Ты не умираешь, но тебе так больно, что лучше бы ты умер.
Я поднимаю глаза и гляжу на горизонт. Мэлот больше не вернется. Брата у меня нет, и не будет. Придется смириться с этой мыслью. Но не сейчас. Сейчас я подгибаю по себя ноги и кладу голову на колени. Я хочу побыть одна. Хочу побыть с братом. Уверена, это у него такие холодные руки, и они сейчас обнимают меня за плечи.
Мерзну, но упрямо сижу на обрыве. Ничего. Призраки все такие – холодные.
***
Мне кажется, я стала совсем другим человеком. Я больше не та испуганная девушка, которая не могла бороться. Я чудовище с чудовищными мыслями. Разбитая, безнадежная. Ледяная и расчетливая. На похоронах Мэлота я первая встаю со стула и первая ухожу. Не смотрю ни на кого, хотя знаю, что на меня смотрят. Трава под ногами желтеет буквально на глазах, я чувствую, как она хрустит под подошвой туфель, и я закрываю глаза, думая о том, как с приходом зимы гибнут растения, улетают птицы, замерзает земля - умирает все, что нас окружает, и мысли об этом меня успокаивают.