С IX в., вероятно второй его половины, древнерусское население начало проникать и в восточную часть Волго-Окского междуречья — в землю мери. Его путь и места поселений отмечены курганными могильниками конца IX–X в., во множестве исследованными здесь в разное время, начиная с раскопок А. С. Уварова и П. С. Савельева в 50-х годах XIX в. и кончая раскопками 60-х годов нашего века, организованными Государственным Историческим музеем.
Как известно из летописи, восточная часть Волго-Окского междуречья первоначально была связана не с Поднепровьем, а с Северо-Западом. Здесь, в Ростове, в IX в. «сидели муж Рюрика» и «князь, сущий под Олегом». Ростовская дань Руси первоначально шла через Новгород. Более прочные связи между Киевом и Северо-Востоком установились лишь в XI в., когда Владимир отправил сюда своих сыновей. В полном соответствии с этими сообщениями курганы с сожжениями конца IX–X в., известные около Ростова, Переяславля, Ярославля и Суздаля, также говорят прежде всего о пришельцах с Северо-Запада.
Относительно курганов с сожжениями конца IX–X в., исследованных в разное время в восточной части Волго-Окского междуречья, в археологической литературе были высказаны различные соображения. Как уже говорилось, А. С. Уваров и П. С. Савельев думали, что они были мерянскими, но отмечали наличие вещей, «которые считаются неотъемлемым признаком викингов».
И. А. Тихомиров полагал, что курганы насыпаны норманнами, варягами, которые принесли курганный обряд захоронения в Поволжье, где он был усвоен «туземцами — славянами и финнами». Еще более категорически защищали «норманскую точку зрения» скандинавские исследователи, прежде всего Т. И. Арне.[116]
Других взглядов придерживался, как уже указывалось, А. А. Спицын. По его мнению, «колонизация Ростовского края русскими… началась в IX в. и скорее всего с верховьев Днепра, из земли смоленских кривичей». Курганы с сожжениями и «вещами русско-скандинавской культуры», исследованные в Ростовском и Ярославском крае, он сравнивал с курганами Гнездовского могильника под Смоленском к считал, что «примеси» угро-финских вещей в курганах «совершенно нет никакой».[117]
С этим не была согласна Я. В. Станкевич, исследовавшая курганы Ярославского Поволжья в 1938–1939 гг. По ее мнению, древнейшие курганы с трупосожжениями были насыпаны здесь выходцами не столько из Смоленского Поднепровья, сколько с Северо-Запада, из земли словен новгородских. Об этом свидетельствует устройство наиболее ранних высоких курганов, в насыпях которых, как и в новгородских сопках, имеются по несколько зольных прослоек, отмеченных еще И. А. Тихомировым, остатки каменных и деревянных конструкций и многочисленные захоронения пережженных костей. С Северо-Западом, но не славянским, а финно-угорским, связываются находимые нередко в курганах глиняные круглодонные сосуды-чаши с орнаментом. Местный финно-угорский (мерянский) элемент представлен в курганах женскими «шумящими» бронзовыми украшениями. Отметив неоднократные находки вещей скандинавских типов, Я. В. Станкевич тем не менее полагала, что ни одного бесспорного скандинавского захоронения в курганах Ярославского Поволжья встречено не было.[118] К мнению Я. В. Станкевич присоединилась в своей работе Е. И. Горюнова, которая, однако, без какой-либо аргументации отнесла древнейшую группу курганов ко времени не раньше X в., а все финно-угорские элементы, в них представленные, считала местными — «мерянскими или мерянско-камскими».[119]
116
И. А. Тихомиров. Кто насыпал Ярославские курганы. Тр. Второго облает, тверск. археол. съезда 1903 г., Тверь, 1906; Т. J. Arne. La Suede et l’Orient. Upsala, 1914.
118
Я. В. Станкевич. К вопросу об этническом составе населения Ярославского Поволжья в IX–X вв. МИА, № 6, 1941.