Впрочем, действительное значение в развитии любого религиозного движения имеет не столько последовательность четких доктринальных идей, независимо от их конкретного воплощения и от того, что они почти документально связаны с их вымышленными носителями, сколько люди во крови и плоти, которые реально порождают эти идеи, их образ жизни и мыслей, их труд и особенно их чаяния, противопоставляющие их господствующим слоям, которые всегда стремились монополизировать счастье не только на земле, но также иерархически распределить его и в потустороннем мире.
На этих реальных людях мы и должны сосредоточить наше внимание, прежде чем заняться идеологией, фантазиями, навязчивыми мечтами, выразителями которых они оказались. Таким путем мы освободимся от противоречий и абсурдов, в которых завязли новозаветная критика и реконструкция истоков христианства после столетий непоследовательных изысканий.
Не будем никогда выходить за грани исторического времени. Провозглашение "благой вести" не есть творение из ничего, как полагал Антонио Лабриола в своем прекрасном эссе "От века к веку", написанном более семи десятков лет тому назад. Требуется вновь проследить весь путь, который прошли массы от библейского иудаизма, от культов мистерии и морального кризиса всего греко-римского общества к восприятию новой веры и новой морали.
Новозаветные писания - это плод веры, мистической работы сознания, уходящего за пределы реальности в об-{28}ласть вымысла и ритуальных верований. Но авторы текстов Нового завета - и тут не имеет значения, действительно ли их именовали Матфей и Иоанн, Павел и Петр, Иаков и Лука, поскольку перечень их гораздо обширнее ограниченного числа упомянутых в каноне и выходит за его пределы, - были реальными людьми, сыновьями своего времени, выходцами из определенной среды, были связаны с определенными историческими событиями и выступали глашатаями призыва, объяснение и обоснование которого кроется в социальных, экономических и культурных условиях, в которых эти люди формировались.
В древние времена и в значительной части в средние века голос оппозиции всесилию правящих классов, почти всегда созвучный религиозным мотивам, подавлялся и, чтобы как-то звучать, бывал приневолен к разного рода хитростям и притворству: анонимату, приписыванию мифическим или стоящим вне подозрений персонажам, которых признавали господствующие силы, авторства различных произведений. Так было с "Сивиллой Эритрейской", которую бедняки Израиля в конце концов признали прямой родственницей Ноя, а римляне связали с "Сивиллой Кумской" из "Четвертой эклоги" Виргилия. И все же эта форма протеста, проявившаяся в целом потоке видений, пророчеств, прорицаний космических и социальных катастроф, в которых более или менее открыто предвещался конец старой эпохи и господствовавших в ней классов и провозглашалось пришествие "новой эры", достигла такого размаха, что захватила представителей наиболее утонченной культуры в среде самих властвующих классов, как и случилось с Виргилием.
Согласно Овидию, Сивилла должна была отводить героев в преисподнюю и выводить их оттуда через тысячу лет в Елисейские Поля, к блаженству. Но в эклоге Виргилия мы находим нечто иное и весьма отличное от образа, описанного Овидием: пророчество "пришествия с неба некоего нового порождения" и восстановления мира между людьми и подавленной свободой. Это была мечта порабощенных рабовладельческой экономикой масс. Голос протеста масс, переживших неудачу вооруженных восстаний, звучал не только в земле иудеев, но и на всех наиболее обездоленных окраинах греко-римского мира, от Сицилии до Малой Азии, от Северной Африки до Боспорского царства (нынешние территории Приазовья, Крыма и Северного Кавказа), от Галлии до областей, оспаривавшихся {29} римлянами у аборигенов Месопотамии и Сирии, где зародится со временем миф о "воскресшем Нероне", который заставит империю рассчитаться за все совершенные ею злодеяния.
Отсюда также идет представление о "тысячелетнем царстве" - эпохе счастливого изобилия и справедливости для бедных, которая не имеет ничего общего с пресловутой боязнью конца света на пороге тысячного года, изобретенного романтической школой. Согласно 89-му псалму Библии, пред очами господа "тысяча лет, как день вчерашний", и поскольку творение продолжалось семь дней, жизнь мира должна продлиться неделю тысячелетий, а день седьмой будет "субботой великого отдыха", "тысячелетним царством". Восьмой день, "день вечности", начнется вслед за ним. Персидское учение о хазаре, или царстве, длящемся тысячу лет, которое должно было подготовить пришествие царства Ормузда (Ахура Мазда), доброго бога зороастровского дуализма, без сомнения способствовало укреплению доверия к этому благому иудео-христианскому фантазерству,
К оппозиционной литературе, которая может рассматриваться как подлинная предыстория всего христианского движения, в первую очередь относятся апокалиптические тексты, приписанные легендарным библейским персонажам или вообще иудейскому миру, замысленные и составленные на еврейском или арамейском языке, почти неизменно утраченные на языке оригинала и известные в позднейших переводах на греческий и латинский и сохранившиеся на многих других языках, в среде народов, чувствовавших потребность в пламенном слове обличения несправедливости и в вере в явление "новых небес и новых земель", которое обещало впоследствии христианство.
К этим текстам мы и должны прежде всего обратиться, чтобы лучше понять духовные и социальные мотивы авторов наиболее древних из них, вдохновлявшихся уже несомненно христианскими настроениями. Первый из них - Апокалипсис, включенный в новозаветный канон и приписанный одному из многих Иоаннов, которыми так богата история ранней церкви. Исполненный трепета солидарности со всеми "униженными и оскорбленными" того времени, сплоченными ненавистью к Риму, Апокалипсис (Откровение Иоанна) представляет собой непревзойденной ценности документ при условии его прочтения как главного свидетельства веры в неминуемую победу "праведных", {30} устремленных к новой жизни в мире, отторгнутом у сатаны, иначе говоря, у императорского Рима, а не как примитивное преддверие учения о "последних событиях", о "преставлении" в тривиальной католической эсхатологии (учении о смерти, страшном суде, аде и рае).
Апокалипсис - это идеологический эквивалент мистической литературы греко-римского мира в религиях мистерий, культов страстей, смерти и воскресения бесчисленных божественных или полубожественных спасителей (Диониса, Орфея, Деметры, Осириса, Адониса, Аттиса и Митры) и особенно тех папирусов и золотых пластинок, которым были вверены чаяния на земное блаженство и бессмертие на небесах для людей, отлученных и в земной, и в загробной жизни от всех благодеяний официального культа, являвшегося не чем иным, как переводом в религиозные термины человеческих представлений об экономическом, политическом и культурном господстве.
СОЦИАЛЬНЫЕ ФЕРМЕНТЫ
И РЕЛИГИОЗНЫЙ ДУАЛИЗМ
На заре нашей эры иудаистская религия была совсем иной, чем та, которая засвидетельствована в писаниях Ветхого завета. Об этом говорят наиболее достойные доверия источники от II в. до н. э. и вплоть до II в. н. э., то есть начиная с наиболее яркой вспышки борьбы за независимость под руководством пяти братьев Маккавеев (по-еврейски "молотобойцы" - "гонители врага"), восставших в 168 г. до н. э. против сирийско-эллинистической оккупации, и до окончательной утраты иудеями как политической, так и территориальной целостности в 135 г. н. э.
Библейский рассказ завершается примерно эпохой новой династии Хасмонеев. Но когда соперничество между царями Аристобулом и Гирканом позволило Помпею вступить в Иерусалим и осквернить храм в субботний день осени 63 г. до н. э., на сцену выступил некий изворотливый выходец из Идумеи, незадолго до того обращенный в иудаизм, друг римлян, который в 40 г. до н. э. был признан Римским сенатом царем Галилеи. Имя его - Ирод, по прозванию Великий. В последние годы его царства по преданию и родился Иисус.