Вся эта сложная «кунсткамера» противоречивых и запутанных фактов, для накопления которых обычным путем понадобились бы десятилетия упорной работы, оказалась для Лысенко источником заключений, почти приводивших к окончательному разоблачению тайны вегетационного периода.
Во-первых, стало очевидно, что свойство озимости, всегда считавшееся (так же, как и срок жизни) постоянным и неизменным признаком сорта растения, на самом деле всецело зависит от условий, в которых идет его развитие. Значит, еще одно серьезное опровержение можно было внести в сельскохозяйственную науку. А генетике уже можно было посоветовать вычеркнуть из составленных ею списков генов «ген озимости», присутствием которого в клетках растения эта наука с «гениальной» прозорливостью и легкостью «объяснила»... озимость.
Во-вторых, теперь было ясно, что свойство озимости находится в одной цепи с раннеспелостью и позднеспелостью, т.е. что все это — явления одного порядка, разные количественные выражения какого-то единого физиологического процесса. Нет сортов растений вообще озимых или вообще яровых, ранних или поздних. Но для определенного района, т.е. для определенных условий выращивания, все сорта будут различны: одни яровые, другие озимые, одни ранние, другие поздние.
Далее, из этих опытов можно было уже понять, в чем состоит специфика озими, каких именно условий требует организм озимого растения.
В самом деле, предположения о том, что озимым нужен период покоя, можно было отбросить, потому что при ранних весенних сроках посева (хотя бы тот же посев 20 февраля) озимая пшеница без всякой задержки, непрерывно развиваясь, вышла в трубку. Значит, дело не в зимнем покое.
Эти же варианты начисто опровергали и предположение о необходимости промораживания: температура в этих случаях не спускалась ниже нуля.
Оставалось одно: нужен холод, какая-то низкая, — но, очевидно, не ниже нуля, — температура. Следовательно, необходима совсем не зима, когда стоят морозы, когда растение вынуждено прекратить развитие и ждать лучшего времени, а нужна осень или весна, может быть, и то, и другое, — во всяком случае, некоторый период холода...
Теперь Лысенко до того ясно чувствовал, что он — на верном пути и близок к цели, что решил поставить перед собой конкретную практическую задачу, — для науки того времени небывало смелую: заставить любой озимый сорт выколашиваться при обычном весеннем посеве в одно лето, т.е. подобно яровым.
Вся дальнейшая работа, все соображения развивались под знаком выполнения этой задачи. Теперь оставалось определить: когда, в каком количестве и как давать озимым холод.
Чем больше обдумывались и обсуждались сложные результаты опытов, тем яснее становилась биологическая картина озимости. Растения требуют холода на одном из ранних этапов развития, предшествующем выходу в трубку. Очевидно, только под влиянием пониженной температуры в точке роста может пройти в это время какой-то биохимический процесс, обусловливающий в дальнейшем развитие трубки и органов плодоношения.
Процесс этот не сопровождается никакими видимыми изменениями. По крайней мере, заметить их не удалось.
Когда же именно происходит этот этап, эта важная стадия развития, от которой зависит все будущее растения?
Лысенко знал из практики: бывают случаи, что озимые, посеянные слишком поздно осенью, не успевают до зимы взойти (проводят зиму под землей), и всходят лишь весной, когда станет тепло и сойдет снег. Однако это не мешает им нормально выколоситься в свое время.
Значит, невидимая стадия может проходить и до всходов, в едва проросших семенах.
Итак, налицо были все предпосылки, чтобы приступить к последнему, решающему опыту. К тому же нужно было торопиться: шел уже февраль (1928 года), а опыт требовал не только весны, но и снега, который еще иногда выпадал, но быстро растаивал.
Холодильника на станции не было. Пришлось срочно соорудить примитивный «ледник»: выкопали небольшую яму (метр на метр), набили ее снегом и тщательно прикрыли соломой...
Семена разных сортов озимых растений — пшеницы, ржи, ячменя — в матерчатых узелках регулярно замачивались, проращивались в лаборатории и через каждые пять дней закапывались в снег. Эта операция продолжалась до 10 апреля, когда были положены в снег последние узелки каждого сорта. А еще через пять дней, 15 апреля, все узелки были извлечены из снега и содержимое каждого из них посеяно на отдельной делянке.