Небольшая крепость в центре современного Киева действительно существовала пару веков, но вряд ли можно назвать ее городом, и тем более нет никаких оснований утверждать, что в этой крепости жил и кем-то правил какой-то Кий. Поэтому предлагаю, мой вольнодумный читатель, считать общепринятое название «города Кия» условным. А что до самого Кия с его братьями… В связи с ними полезно вспомнить еще четыре троицы братьев:
а) западнославянское предание о Чехе, Ляхе и Русе;
б) армянскую «Историю Тарона»;
в) древнегерманский эпос о гибели Германариха;
г) легенду самой «Повести» о призвании варягов.
Западнославянским преданием о братьях Чехе, Ляхе и
Русе нам еще доведется заняться вплотную. Здесь же оно интересно лишь как один из сюжетов о тройке братьев-основателей и яркий пример патронимии12. Немудрящая народная хитрость придумала трех братьев и тем самым очень просто объяснила задним числом, почему чехи, поляки (ляхи) и русские зовутся так, а не иначе. Примеры патронимов нам еще встретятся далее.
В контексте рассматриваемой цитаты «Повести» для нас интереснее «История Тарона», записанная армянским историком Зенобом Глаком не позже VIII века. В ней три брата — Куар, Мелтей и Хореван — основывают три города, а через некоторое время строят еще один город на горе Керкей, где был простор для охоты при обилии трав и деревьев. Стоит обратить внимание, что город Хореван находится в некой стране Палуни и что персидский историк рубежа IX–X веков ибн Русте также знает город (или область) Хореван как место, где русы размещали пленных славян.
Б. Рыбаков считал, что Глак каким-то образом заимствовал сюжет у днепровских славян, где, по его мнению, находится страна Палуни, то есть земля полян. При этом его не смущало то, что в армянской легенде города двух братьев и общий город-столица к земле Полуни отношения не имеют. К тому же хоть сколько-нибудь достоверной версии заимствования сюжета академик так и не предложил. Как представляется мне, плагиат в противоположном направлении вероятен ничуть не меньше, даже больше, учитывая и времена написания «История Тарона» и «Повести», и имена действующих лиц, которые вряд ли кто решится назвать славянскими. Но поскольку даже Рыбаков не смог придумать приемлемую версию прямых контактов Киевской Руси и древней Армении, скорее всего первоисточник этой легенды и не славянский, и не армянский. Те и другие заимствовали сюжет из некоего общего источника, на роль которого могли бы претендовать, например, хазары или аланы.
Интересно сравнить две версии легенды. «Старшую» пару братьев составляют Куар и Кий. Если учесть, что в арабской литературе Киев зовется Куябом, Куявой и т. п., некая схожесть имен имеется. Во второй паре Мелтей — Щек имена различны, зато Щек действительно «тезка» одной из киевских гор — Щековицы. Имена третьей пары братьев Хореван — Хорив наиболее похожи, зато в Киеве вопреки утверждению «Повести» нет и, похоже, никогда не было горы Хоривицы. Но гора Хорив есть… в Ветхом Завете. Опять знакомое: в огороде бузина, а в Киеве… Хорив! Или: с миру по нитке — нищему рубаха. И тогда невольно начинаешь терзаться вопросом: а можно ли считать братьев Кия, Щека и Хорива более историчными, чем, например, Сима, Хама и Иафета?
Пару слов о стране Полуни. Во-первых, если Полуни — это страна, то снова приходится констатировать, что поляне — понятие не этническое, а географическое. Во-вторых, если Полуни и поляне — одно и то же, то Киев в VIII веке звался не Киевом, а Хореваном. В этом, кстати, нет ничего невозможного. Были у Киева и другие названия. В частности, у Константина Багрянородного в середине X века встречается Самбат как крепость Киева. Города тоже живут своей жизнью. Как и легенды.
Вообще сам сюжет о братьях-основателях (города, столицы, государства и т. п.) весьма распространен и имеет много вариаций. Например, римляне считают, что братья-близнецы основали Вечный Город, а «Повесть» далее по ходу чтения сообщит нам, мой стоически не покидающий меня читатель, что три брата — Рюрик, Синеус и Трувор — дали Руси первую княжескую династию. Иногда у братьев бывали ассистенты. В легенде о Ромуле и Реме важная роль отведена Капитолийской волчице. «Повесть», стараясь не ударить в грязь лицом, придает Кию, Щеку и Хориву сестру именем Лыбедь, и эта сестра дает нам еще одно основание подозревать эклектически компилятивный характер «Повести». Имя сестрице придумывать не пришлось, река Лыбедь до сего дня впадает в Днепр на территории Киева. И вот в «Повесть» перекочевывает из древнегерманского эпоса жертва коварного Германариха (Ёрмунрекка скандинавских саг) несчастная Лебедушка (Сванхильд), за чью смерть под копытами готских коней мстят жестокому тирану три ее брата (Хамдир, Серли, Эрп). Правда, отомстив, все трое гибнут и в пылу мести не успевают заложить город.
Последнюю из легенд о трех братьях — эпизод призвания варягов руси в Новгород — мы рассмотрим в соответствующем месте «Повести» и тогда вновь вспомним тихую незаметную кончину братьев и сестры Кия.
«Был вокруг города [Киева] лес и бор велик, и ловили там зверей, а были те мужи мудры и смыслены, и назывались они полянами, от них поляне и доныне в Киеве».
Не могу пропустить эту фразу и не поиздеваться еще раз над автором «Повести», ничтоже сумняшеся выведшим якобы племенное название полян из слова «поле». Можно спорить, существовало ли некое славянское племя полян, но, даже если таковое и обитало на днепровских кручах, в любом случае к полюшку-полю его имя отношение иметь не могло, поскольку никакого поля вокруг города Киева не было и в помине, а был там, перечитай, мой грамотный читатель, еще раз: «лес и бор велик, и ловили там зверей». Воистину семь верст до небес — и все лесом!
— Бэрримор, где достают дрова для Баскервиль-холла?
— Конечно, в лесу.
— Ответ неверный! А где охотятся на зверя?
— М-м-м, наверно в лесу? — Бэрримор уже чувствует подвох и пятится к двери.
— Ответ опять неправильный. Дрова надо рубить и зверей ловить в полях, потому что именно в поле «лес и бор велик, и ловили там зверей».
Что я могу сделать? Так утверждает «Повесть». А вот «Таймс» такой мудрости не напишет. Поэтому бедный Бэрримор, затюканный моими дурацкими вопросами и невразумительными поучениями, с расстройства устремляется в буфетную, где хранятся домашние настойки, на свиданье с графинчиком.
«И после этих братьев стал род их держать княжение у полян, а у древлян было свое княжение, а у дреговичей свое, а у славян в Новгороде свое, а другое на реке Полоте, где полочане. От этих последних произошли кривичи… их же город — Смоленск… От них же происходят и северяне… Вот только кто говорит по-славянски на Руси: поляне, древляне, новгородцы, полочане, дреговичи, северяне, бужане, прозванные так потому, что сидели по Бугу, а затем ставшие называться волынянами. А вот другие народы, дающие дань Руси: чудь, меря, весь, мурома, черемисы, мордва, пермь, печера, ямь, литва, зимигола, корсь, нарова, ливы, — эти говорят на своих языках».
Попутно признавая наличие многих княжений помимо киевского, автор четко различает говорящих на Руси по-славянски и «на своих языках». Мы уделим немного времени обоим перечням.
Среди говорящих по-славянски слегка удивляет отсутствие кривичей, тем более что чуть раньше говорилось о том, что кривичи произошли от присутствующих в перечне полочан, а от кривичей, в свою очередь, произошли также наличествующие там северяне. Придется посчитать отсутствие кривичей небрежностью автора. Хотя пропуск кривичей мог быть и не случайным. У историков есть серьезные подозрения, что ко времени написания «Повести» балтское племя полочан уже ославянилось, а родственные им кривичи — еще не совсем, вследствие чего продолжали говорить на исконном восточнобалтском языке.