Как только «скорая» отъехала, они тут же осуществили транспортировку мнимого больного в изолятор, перенеся его туда прямо на кровати. Его робкие попытки идти самому они резко пресекли: «Раз больной, значит лежи!».
Нельзя не упомянуть про Васю Андрюшина. Это был не очень умный, но очень усидчивый и старательный мальчик. Он мог заучивать текст целыми страницами. А вот логическое мышление у него отсутствовало. Но, впрочем, обычно за старательность ему ставили «тройки», а иногда и «четвёрки».
Однажды он не смог сдать экзамен архимандриту Сергию. Это его очень удручило, а ректор ещё подлил масла в огонь: «Смотри, а то придётся тебя отчислить!» «Так ведь все зависит от тебя самого», — тупо уставившись в одну точку, чуть не плача пробормотал Вася. «Что?!» — удивлённо поднял брови ректор. «Как будешь стараться, так и будет. Будешь хорошо стараться — будет хорошо, а будешь плохо — плохо!» «Ну, тебе, Василий, нужно будет очень хорошо стараться!» — засмеялся отец Сергий. «Так ведь все зависит от тебя самого», — тупо повторил ученик…
Простота некоторых студентов не знала границ. В первые годы существования училища они по очереди готовили на кухне. Так вот один из этих поваров проверял, разогрелся ли суп, опуская в него палец, и делал это до тех пор, пока я его за этим не застал. Другого застали за тем, что он справлял малую нужду в ванну для мытья посуды.
Про одного Севу Скрежетова можно написать целую книгу. От бывшего детского сада в училище осталась картина «Волк и семеро козлят». Была она очень большая. На холсте. И пока я думал над тем, чтобы перевернуть холст и написать на обратной стороне какой-то пейзаж, Сева умудрился распилить рамку картины и приспособить её в своих целях. Я не ограничился здесь простым выговором, но решил попортить безобразнику нервы, чтобы он зарёкся трогать что-нибудь без спроса. Воспользовавшись тем, что Сева человек весьма простодушный и воспринимает на веру все, что ему говорят, я прочитал ему целую лекцию о том, что эта картина — уникальное полотно из Эрмитажа. Она стоит несколько тысяч долларов, и на неё подписано охранное обязательство с Министерством культуры Российской Федерации. И теперь из-за безобразия, учинённого Севой, духовное училище могут закрыть.
Он ужасно перепугался, просил прощения, но я вновь повторил ему то же самое. Он тогда чуть не плача сказал, что пойдёт работать, заработает деньги и восстановит рамку, «если из-за каких-то рогатых могут закрыть училище». Этим он меня так насмешил, что я не выдержал и простил его, успокоив, что немного преувеличил серьёзность происшедшего, но без спроса все равно ничего трогать нельзя.
Был среди воспитанников и один «философ». Начитавшись Аристотеля, Платона, Канта, Гегеля, Ницше и Шопенгауэра и мало что поняв из прочитанного, он вообразил, что стал очень умным и должен общаться на уровне не ниже кандидата наук, хотя сам не имел даже среднего образования и параллельно с училищем доучивался в школе рабочей молодёжи. Говорил он напыщенно и неудобопонятно, боюсь, что он не только говорил, но и думал так. Целыми днями он пытался ввязать кого-нибудь в жизненно важную для него дискуссию, например, чем «экзистенциальный» отличается от «онтологического». «Философ» никогда не говорил просто; например, вместо того, чтобы сказать «ему трудно будет устроиться в обществе» говорил: «Для него затруднительно будет интегрироваться в социум». Отца Григория он спросил: «Батюшка, а часто прихожане спрашивают вас, чем философия Платона отличается от философии Аристотеля?» «Каждый день», — ответил ему любивший хорошие шутки священник, даже не подозревая, что подтверждает тем самым смутные догадки юноши. Он проучился у нас полгода, потом бросил; на будущий год опять поступил, и опять через полгода бросил, и более не возвращался…
Окончание дневника Сергея Александровича