— Сколько баллов? — крикнул я ему, застегивая на все пуговицы мокрую куртку. Он показал мне пять пальцев, поморщился — это не ветер!
«Лев Берг» держал курс на одинокую яркую звезду, низко висевшую над ночным морем. Крест мачты покачивался строго и значительно между звездами. Я подставлял ветру и волнам лицо, хотелось петь и кричать во все горло. Брызги казались ледяными, а в каждом порыве ветра была ласка, он приносил тепло недалекой, прокаленной солнцем земли.
Когда я вернулся в каюту, там еще не спали. Кто-то постанывал, страдая от морской болезни.
— Неужели оно совсем высохнет? — спрашивал голос Гены.
— Может, и не совсем, — отвечал другой голос. — Останется небольшое соленое озеро…
Я лег, но никак не мог уснуть. Вспоминалась первая моя встреча с морем… Мне было шестнадцать лет, я учился в школе. Жил в Алма-Ате, далеко от моря. Никто дома не мог понять, зачем мне море, — блажь, очередная глупость. Чтобы добыть деньги, в начале лета я устроился на завод временным рабочим. Два месяца трудился, страшно уставал, но шли дни и шум моря раздавался все ближе. По вечерам ходил на вокзал и смотрел на поезда, на уезжающих куда-то людей. Рельсы блестели, отражая розовое вечернее солнце, звали в дорогу. Я бродил у вокзала до сумерек…
Наконец он настал, мой день! Я купил билет и сел в поезд. Состав громыхал по мостам и туннелям, по степи… За окном — черная бездна, звезды. Теплый ветер врывался в окно, приносил незнакомые терпкие запахи. И вдруг — огонек… Далеко в ночной степи — огонек! И я думал с волнением, кто там в степи, зачем…
Рано утром я сошел на станции Аральское море. Прошел через город и увидел море! Оно было точно таким, каким я его представлял: темно-синяя вода уходила далеко за горизонт, тихие волны набегали на песок… На берегу сидели загорелые люди в пестрых тюбетейках, ели арбуз и бросали на песок зеленые корки. Тут же ходил двугорбый верблюд, срывал губами колючую траву, поднимал голову, неторопливо жевал и смотрел куда-то далеко. Из-под ног брызгали в разные стороны мелкие ящерицы.
Долго-долго сидел я на крутом глинистом обрыве, смотрел в море и думал: «Какая большая, чудная и разная наша земля…»
…Не спалось. Я встал, вышел на палубу. Светало. Над серой водой стелилась утренняя дымка. У самого горизонта, почти касаясь крыльями воды, летели большие птицы — розовые фламинго…
БЕРЕГ
Утро. Судно стоит на якоре, покачивается на волнах. С левого борта виднеется желтая полоса берега. Капитан вылезает из рубки и смотрит в большой бинокль.
— Узун-каир! — отрывисто бросает он и жестом подзывает матроса, смуглого и мускулистого, как знаменитый боксер Стивенсон.
— Проход там, — показывает рукой. — Поселок, видишь? Держи правее…
— Поселок с людьми?
— Брошенный…
Я тоже смотрю в бинокль на желтые холмы Кызылкумов, на поселок, затерявшийся в песках.
— А что там, на бугре?
— Кладбище.
Странное кладбище. Обычно казахи строят могильные памятники из глины или кирпича, а здесь они выложены из толстых стволов саксаула. То ли это от недостатка нужного строительного материала, а может, местный обычай такой. Одни мазары представляют собой низкие округлые ограды, другие поднимаются ввысь острыми конусами.
На этот берег нам предстоит высадиться и поработать там дней пятнадцать.
— Палатки ставьте подальше от моря, — предупреждает капитан. — А то подует юго-восток, нагонит воды… Берег низкий, затопит…
Ну что ж, начинаем переправляться. Море в восточной части Арала мелкое и добраться до суши нелегко. Мешает водная растительность — листья рдеста плавают буро-зелеными поплавками по синей поверхности моря, а чуть глубже, у дна, качаются, как пышные зеленые волосы, водоросли вошерии. Трава наматывается на винт, и двигатель то и дело глохнет. За кормой поднимаются клубы черного ила, гребной винт цепляет дно. Оставляем лодку на якоре в море, а сами бредем по колено в воде к берегу — надо устраивать лагерь.
Много раз я бывал в пустыне, не в этой, так другой. И знаю — нового будет мало: такой же песок и те же растения. Но каждый раз при встрече с пустыней охватывает волнение…
Земля эта кажется мне живой, не в том смысле, что здесь много живности, а сама земля будто живая… Я смотрю на холмистую гряду барханов, что поднимается в полукилометре от моря, а эта живая песчаная цепь угрюмо смотрит на меня и наш лагерь.
Впечатление — не обман, земля действительно живая, и я постепенно постигаю это.
Низина, что лежит между морем и барханной грядой, совсем еще недавно была морским дном.