Я тоже видящая, конечно же.
Ревик это знал.
Он также знал, что меня двадцать восемь лет воспитывали как человека, с человеческим братом, человеческими родителями, человеческими бойфрендами. В моей прежней жизни у людей вроде меня не было поводов пересекаться с настоящими видящими во плоти.
Лишь богатые люди могли позволить себе владеть видящим. Лишь богатые люди, директора корпораций или военные работали вместе с ними. Даже видящие-проститутки далеко не по карману среднестатистическому человеку — это при условии, что ты вообще интересуешься таким. А я таким не интересовалась.
Смысл в том, что в моей прежней жизни видящие находились вообще на другой орбите.
И конечно же, никто в здравом уме не захотел бы стать видящим.
Конечно, многие люди романтизировали видящих. Некоторые хотели заполучить их экстрасенсорные способности. У некоторых был фетиш на их внешность, их члены, их способности делать что-то с людьми, внушать им что-то или контролировать их. Видящие определённо имели поклонников.
Черт, да видящим посвящались целые религии.
И все же суровая реальность заключалась в наличии рабства, пусть и в красивой обёртке.
Проснувшись в первый раз, голая и лежащая рядом со своим новоявленным мужем, я поймала себя на том, что опять думаю обо всем этом, и о самых настоящих отличиях между нами.
Я уставилась в потолок деревянной хижины в Гималаях, куда привёл меня Ревик, и наблюдала, как отсветы пламени образуют узоры на беленой поверхности.
Он беспокоился, что я сочту хижину недостаточно роскошной для того, что по сути являлось нашим медовым месяцем. Впервые приведя меня сюда, Ревик ходил за мной хвостиком, периодически касаясь моего света и пытаясь определить мою реакцию на выбранное им место.
Ему не нужно было беспокоиться.
Я в восторге от этого места.
Ревик сказал, что он вырос в похожем доме, только ещё более изолированном.
Вспомнив об этом теперь, я опять подумала о различиях между нами — не только в том, как мы выросли, но и в нашем видении мира. Я гадала, может, Ревик прав, что беспокоится об этом. Я гадала, не станут ли эти различия в итоге проблемой.
Он всю свою жизнь прожил как видящий.
Он работал как профессионал — то есть, как парень, который продавал своё тело людям для секса. Им владели — ну или как минимум его арендовали. Он годами работал на человеческую армию. Он видел войны. Он прожил примерно на семь десятилетий дольше меня, и большую часть этого времени он проработал как разведчик — своего рода шпион-видящий, которого нанимала армия, правоохранительные органы и крупные корпорации.
Ревик говорил, что с его точки зрения он жил привилегированной жизнью по сравнению с большинством видящих.
В конце концов, он работал только по временным контрактам; он никогда не принадлежал кому-то окончательно и бесповоротно.
Наличие клановой метки означало, что его нельзя легально поработить, пока он не злил человеческие власти. Он мог сойти за человека, что служило дополнительной защитой, особенно когда он носил цветные контактные линзы.
Я обдумывала все это, уставившись в потолок и растянувшись на мягком шерстяном ковре возле гаснущих угольков очага, который, должно быть, разжёг Ревик — я не помню, чтобы он разводил огонь.
Теперь огонь затухал. Я начинала мёрзнуть.
Как только я об этом подумала, Ревик перекатился на бок.
Я смотрела, как он моргает своими прозрачными, как будто стеклянными глазами, уставившись на красные угольки внизу очага. Красноватые отсветы отражались в этих похожих на прозрачные кристаллы глубинах, пересекаемых мириадами сеточек. Затем он по-кошачьи сдвинулся с места, так грациозно, что я зачарованно наблюдала, как он приседает на корточки.
Я не хотела, чтобы он даже сейчас находился далеко от меня.
Когда он спал возле меня, легко было нормально реагировать на такие вещи. Теперь, когда он проснулся, я стала остро осознавать интенсивность нужды в том, чтобы он оставался рядом.
К сожалению, осознание ничуть не ослабляло эту нужду.
Я подвинулась ближе ещё до того, как мысль сформировалась окончательно.
Ревик встал на колени перед очагом и начал накладывать на приподнятые железные решётки расколотые поленья из стопки рядом, а я подбиралась ближе, пока мои пальцы не сумели обхватить его лодыжку. Я всмотрелась в его лицо, крепко сжав свою ладонь.
Может, просто чтобы напомнить ему, что я рядом.
Может, чтобы не дать ему уйти куда-то ещё.
Ревик с улыбкой обернулся, его черные волосы стояли торчком. Его пальцы приласкали мою руку, державшую его, и послали интенсивный импульс жара. Каким-то образом в этом импульсе Ревик дал мне понять, что тоже хотел моей близости, что он хотел чувствовать на себе мою руку.