Экскурсантом Кристина была никудышным, то и дело порывалась заглянуть то в шкафчик с затхлым барахлом, то в закуток со строительными отходами. Её многочисленные «а что там, месье?», «а вон то — это что такое?» — утомили Эрика чрезвычайно.
Когда он приотстал, чтобы утереть со лба пот, Кристина разглядывала коллекцию бюстов. Бетховен, Моцарт, Верди… Какой-то скульптор точно был меломаном.
— Я всё думаю, месье, — протянула Кристина, ковыряя пальчиком в гипсовом ухе Перголези, — что же под вашей маской…
— Моё страшное проклятье, — пробурчал Эрик. — Из-за которого меня называли «дитя дьявола», и ни одна женщина не касалась меня, не целовала, даже матушка, даже она… — Эрик замолчал. Кристина шмыгнула носом.
— Неужели ни одна женщина? — с подозрением спросила она.
— Под маской — отрава любой симпатии, — доверительно сообщил Эрик.
— Бросьте, месье, — махнула рукой Кристина. — Так не бывает, чтобы уж совсем ни одна.
Она покачала головой и распахнула очередную дверь. И замерла: за дверью оказалась спальня. Ещё в первый свой визит сюда Эрик оценил масштабы чужой фантазии. Кровать в форме лебедя, бордовые драпировки, повсюду ароматические свечи… Кто-то усердно вил это любовное гнёздышко, и Эрик прекрасно знал, как этого «кого-то» звать. Заглянув через плечо Кристины, Эрик невольно представил себе компаньона в обществе знойной итальянской дивы — их обоих, да на этой вот постели…
— Мне вас так жаль, — ласково сказала Кристина. Эрик дёрнулся. Она читает мысли?!
Но девушка продолжила:
— Мне так вас жаль, право. И так обидно за свой пол, что я готова доказать — вы ошибаетесь, месье.
— В чём именно? — уточнил Эрик. Свидание начало приобретать интересный оборот.
— Я докажу вам, что внешность не имеет значения. Главное — душа!
— Нет, Кристина, я не верю в эти сказки, — пробормотал Эрик, позволяя взять себя за руку и подвести к кровати.
— Всё-таки я хочу вам доказать, что сказки вполне реальны.
— Ничего у вас не получится.
— А вы закройте глаза.
— Вы будете кричать, как все остальные. Они все всегда кричат… Это каждый раз разбивает мне сердце и мешает с прахом мечты о тихом семейном счастье, домике, утопающем в розах, о нежной супруге, с которой мы бы музицировали до потери сознания…
— Ну же, делайте, что вам говорят! — Кристина провела тёплой ладошкой по рукаву его пиджака, и Эрик почувствовал, как у него в груди растёт необъяснимое, иррациональное волнение. — Закройте глаза… — прошептала Кристина ему на ухо, чем вызвала у Эрика плохо контролируемую дрожь в руках. Даже если сейчас всё закончится, даже если она сорвет маску, и это будет последнее, что случится на их свидании… он сохранит воспоминания о том, как подушечки её пальцев касались его губ и щеки, не защищенной маской.
— Эрик, позвольте мне… Вот и всё, о чем я прошу… — Кристина подцепила указательным пальцем край маски.
И Эрик, повинуясь этому голосу, приобретшему вдруг кристальную чистоту, закрыл глаза.
*
Домой он вернулся утром, когда небо стало совсем светлым, а простые парижане, в поте лица своего зарабатывающие хлеб насущный, давно приступили к работе. Ему самому следовало идти в театр и приступать к своим временным обязанностям управляющего по хозяйственной части, если только не вспоминать, что как раз оттуда он и шёл. Он умел отдавать работе всего себя, трудиться без передышки, но сейчас хотелось отдохнуть и подумать. Именно этим Эрик и собирался заняться… как только приведёт в чувство партнёра.
Картина, открывшаяся ему, едва переступившему порог съемной квартирки, впечатляла, увы, не в хорошем смысле: Рауль Дюшан, развалившись на старой продавленной кровати, вдохновенно исполнял нечто из вокального репертуара одного кабаре в Ницце, размахивая в такт полупустой бутылкой. Ещё одна — пустая — стояла у ножки кровати, третья лежала, из её горлышка вытекали последние красные капли, а на дощатом полу собралась небольшая лужица. Странно, что такого шумного постояльца не удавили взбешенные соседи, промелькнуло в голове Эрика, пока он тащил приятеля за шиворот в ванную, поливал холодной водой, а потом волок назад. Хотя, возможно, они просто не слышали. Или им понравилось пение, у Рауля был недурной тенор и хороший музыкальный слух, чем он беззастенчиво пользовался, обрабатывая очередную жертву.
…Дюшан застонал, кое-как сел на кровати и стянул с головы мокрое полотенце.
— Какого чёрта? — раздельно, подчеркивая каждый слог, спросил Эрик.
Дюшан скривился как от боли и обхватил голову руками.
— Тиш-ш-ше, — страдальчески попросил он.
— Как это понимать? — Эрик проявил немного милосердия и снизил тон.
— Холостяцкая вечеринка, — шёпотом пояснил Рауль. — Это давняя аристократическая традиция. У меня скоро свадьба.
— Да? И кто же невеста?
— Формально — Карлотта Гуидичелли, примадонна Оперы. Фактически, кажется, я.
Он снова закрыл лицо полотенцем и повалился обратно.
Из дальнейших расспросов, перемежаемых стонами, жалобами на мировую несправедливость и призывами к ангелу смерти явиться и забрать исстрадавшуюся душу, Эрик сложил более-менее внятную картину событий вчерашнего вечера. Итак, его компаньон, как они договаривались, увел певицу ужинать в один из любимых её ресторанов. Они проводили время в приятной беседе и изящном флирте, пока Рауль, по его собственным словам, не оказался в ситуации, когда просто обязан был сделать Карлотте предложение. Разумеется, он ожидал, что синьора Гуидичелли сочтет всё шуткой, но, увы, она приняла слова всерьез.
— …И она сказала ДА!
— Это проблема, — вздохнул Эрик, забирая у Рауля полотенце. Он снова намочил его холодной водой и вернул приятелю, тот свернул ткань и обмотал голову на манер восточной чалмы, подтянул под спину плоскую слежавшуюся подушку и попытался устроиться поудобнее.
— Потом я подумал, почему бы и нет? — продолжил он свой рассказ уже немного бодрее. — Знаю, я всегда презирал брачных аферистов…
— Вот именно, — поддакнул Эрик. — А как насчет крёстного твоей невесты, живых цветов и мрамора?
— У меня есть преимущество перед моими предшественниками: я знаю об опасности. Предупреждён — значит, вооружён. Я стану идеальным супругом, таким, что сам этот padrino скорее отправит цветы на могилы тех, кто посмеет усомниться в моих чувствах к Карлотте. Разумеется, на некоторое время, а потом, когда наскучу ей — я закрою глаза на её сторонние увлечения, а она закроет на мои.
— Её, — Эрик выделил слово голосом, — сторонние увлечения?
— Безусловно! — Рауль кивнул и сразу же снова скривился от боли. — Я хотел сказать, ты не общался с ней. Это не женщина — огонь! Темперамент настоящей римлянки! Она бы сидела на лучшем месте в Колизее на представлениях звёзд гладиаторского сезона, и кричала бы «мазила!» или «остолоп криворукий!» Она очень мила, но непременно станет мне изменять.
— Кстати, о темпераменте. А о медовом месяце ты подумал?
— Да, мы это даже обсудили. Карлотта хочет на Ривьеру, но я там в розыске, и к тому же, меня всегда тянуло на Ниагару. Ты когда-нибудь видел Ниагарский водопад? Это, должно быть, восхитительное зрелище.
Эрик пододвинул табурет поближе и взял приятеля за плечи.
— А как же наш план? — напомнил он, заглядывая Раулю в глаза. — Самый большой куш, который позволит нам вести жизнь добропорядочных богачей?
— Чтобы нас пытались обобрать до нитки наши коллеги, — Рауль похлопал товарища по плечу. — Послушай, Эрик… может, не стоит гнаться за этим эфемерным журавлем? Может, лучше взглянуть на синицу в руках? Ведь мы сейчас неплохо устроились, никому не придёт в голову искать нас в театре, у тебя есть жалованье, у меня — Карлотта. Возьмём что есть и дальше будем изображать приличных толстосумов. Ходить на бега, читать газеты и переживать из-за мировой политики.