— Никаких больше фальшивых акций, взломов, погонь и ночных прыжков из товарных вагонов, — продолжил Эрик. — Дом с лабораторией и полигоном.
С минутку они молчали, не глядя друг другу в глаза. Первым нарушил молчание Рауль.
— Какая это будет скука!
Эрик сначала фыркнул, потом, не выдержав, расхохотался в голос, компаньон попытался ему вторить, но очередной приступ головной боли заставил его замолчать и снова прижать ладони к вискам.
— Лучше расскажи, как провел время с этой милочкой, или крошечкой… как там её? Я видел твою записку, ты решил удариться в театральные эффекты? Хотя мы ведь именно в театре.
— Кристина, — неожиданно резко ответил Эрик. — Её зовут Кристина. И это не твоего ума дело.
— О? — Рауль даже почувствовал прилив сил. — Неужели я слышу в твоём голосе такие нотки? Значит, Ангелу Музыки, — он изобразил взмахи крыльев, — удалось очаровать это юное невинное создание. Дружище, ты весьма неплохо справляешься, особенно для человека, который общению с девушками предпочитает возню с сейфами и химическими растворами. Это наверняка моё влияние!
— Ты здесь совершенно ни при чём. — Эрик встал на ноги. — Но план уже готов, а я никогда не отказываюсь от намеченного. Мы возьмем наш трофей, а дальше уже каждый решит сам, какой дорогой идти. Собирайся.
Рауль покорно выудил из шкафа очередной наряд и поплелся переодеваться. Эрик, ожидая, пока партнёр окончательно избавится от следов своего внезапного кутежа, отвернулся к окну. Впервые за многие годы он сомневался и отчаянно не хотел показывать это Раулю. Наверняка напрасно — компаньон прекрасно разбирался в тонкостях человеческой натуры, иначе не стал бы и заводить разговор о журавле и синице. Сам Эрик думал о чашах весов: на одной — профессиональная гордость мастера и самый лучший план в его карьере, на другой — гораздо более призрачная перспектива, темноволосая девушка с ангельским голосом, из-за которой всё пошло не так.
Поэтому Эрик решил вернуться в театр — ещё раз изучить обстановку, продумать пути отступления, увидеть Кристину. И найти повод задержаться хотя бы ещё на несколько дней.
*
А между тем, над головой ничего не подозревающих друзей сгущались тучи. В полдень у парадного входа Опера Популер остановился роскошный экипаж, откуда выбрался округлый господин в платье столь дорогом, что ещё немного — и это сочли бы неприличным. Пёстрый жилет едва ли не трещал на упитанных боках, галстук на груди бочонком лежал почти параллельно земле, золотая цепочка от часов стоила целое состояние, чёрная борода воинственно топорщилась, а голову венчала шляпа-котелок. Поймав ближайшего швейцара, господин ткнул его в грудь концом трости и велел препроводить себя к дирекции.
Ещё двадцать минут спустя он сидел, развалившись, в кресле для посетителей, с насмешкой наблюдая, как месье Андрэ готовится начать рвать на себе волосы, а месье Фирмен меланхолично приканчивает очередную рюмку коньяка.
— Какой позор, Фирмен, какой позор! — восклицал Андрэ. — Мы станем посмешищем всего Парижа! Подумать только, мы, удачливые бизнесмены, позволили обвести себя вокруг пальца! Мы опозорены!
— Возможно, произошла ошибка, — говорил Фирмен, изо всех сил пытаясь продемонстрировать хладнокровие.
— Никакой ошибки нет, — отрезал гость и стукнул тростью по полу, словно подчеркивая свои слова. — Я иду по следам этого негодяя от самой Ниццы, и он не скроется от моего возмездия! Ещё ни один мерзавец не посягнул на моё имущество… и уцелел.
— Да, господин барон, вы, безусловно, правы, — простонал Андрэ, лихорадочно промокая пот на лбу бумажной салфеткой — платок торчал из нагрудного кармана, но о нём директор, похоже, совсем позабыл. — Однако молю вас… театр… наша репутация! Если о том, что мы едва не стали жертвами этого жулика, узнают в свете…
— Могут узнать, — согласился барон. — Или, — конец его трости уставился сначала на Андрэ, а потом описал в воздухе дугу — и почти уткнулся в Фирмена, — публика может узнать о вашем весомом вкладе в дело задержания опаснейшего преступника.
— О! — забегал глазами директор, — возможно, это оценят даже в самых… высших кругах! Мы станем героями, Андрэ! Сегодня вечером этот негодяй собирается быть на представлении…
*
Эрик стоял на колосниках, и люстра сверкала прямо перед ним, тысячи капель-хрусталиков переливались всеми оттенками радужного света, пряча в себе благородный теплый блеск позолоты. Миллион франков? Она выглядела на все двадцать!
Внизу снова шла репетиция, и Эрик наблюдал, как и в первый раз. Вечером они с Раулем покинут Оперу и унесут с собой куш, о котором мечтает каждый в их нелегком ремесле. Погрузившись в мысли, он даже не сразу понял, что музыка замерла, а глянув вниз, увидел, что Карлотта стоит, прижав ладонь к губам.
— Я не в силах петь! — сказала она.
— Сеньора Гуидичелли! — к госпоже торопилась её горничная, сжимая в руках флакон. — Ваше средство.
Певица несколько раз пшикнула себе в рот из флакона, кашлянула, снова попробовала голос — несколько нот были безукоризненными, но потом он предательски сорвался.
— Это быть ужасно! — в сердцах сказала она и, сорвав с плеча шарф, швырнула его на пол. — Проклятая инфлюэнца!
— Нет-нет, сеньора, — служанка подняла его и стала сматывать, — вам нужно отдохнуть, и вы будете петь ещё прекраснее, чем раньше.
— Но не сегодня! Не сегодня! — Карлотта забрала шарф у горничной, накинула на плечи и схватилась за концы с такой силой, будто пытаясь защититься шёлковым складками от мира. — Я не быть тут сегодня вечером!
Она удалилась с видом героини греческой трагедии, оставив за спиной поражённое молчание, которое нарушил режиссёр спектакля.
— Кто дублёрша сеньоры?
— Дублёрша? — дирижер чуть не сломал палочку. — У сеньоры Гуидичелли нет дублерши! Она звезда, единственная и неповторимая! Нет её — нет спектакля!
— Это невозможно! — воскликнул режиссер. — Сегодня премьера, на которой будет весь цвет Парижа, мы не можем отменить спектакль. Это же оперный театр, здесь должны быть десятки певиц!
— Никто из них не знает партию императрицы, — горестно сказал месье Рейер, и многострадальная палочка всё-таки не выдержала и треснула в его пальцах.
Неужели никто? Эрик нахмурился на миг, и в тот же миг его осенило:
— Кристина!
— Кристина? — повторил внизу режиссер, изумлено крутя головой в попытках понять, откуда доносится призрачный голос. — Какая Кристина? Кто это сказал?
— Кристина Дааэ! — Мег Жири радостно хлопнула в ладоши. — Она умеет петь и знает все партии.
— Что ты, Мег, я не смогу, — попыталась возразить Кристина, только подруга уже схватила её за руку и вытащила в центр сцены, прямо под нос дирижеру, режиссеру, ошарашенной мадам Жири и половине рабочих, сбежавшихся полюбопытствовать.
Крепко взяв Кристину за плечи, Мег развернула её лицом к залу и строго велела:
— Пой арию императрицы! «Моя звезда никогда не погаснет», и так далее.
Дирижёр беспомощно взглянул на режиссёра спектакля, тот одарил его таким же взглядом, улыбнулся с легкой сумасшедшинкой и кивнул:
— Пусть оркестр играет!
Первые такты прозвучали в пустоте, затем вступили основные инструменты, и режиссер махнул рукой, подавая знак девушке. Кристина затравленно оглянулась, встретила суровый взгляд подруги, открыла рот — и снова закрыла.
— Нет, я не могу! — замотала она головой.
Эрик, невидимый для всех, крикнул с колосников:
— Кристина! Пой, мой ангел!
Все замерли, застыли, все, кроме Кристины. Она освободилась из рук Мег, выступила вперед — и запела. Её голосу не хватало опыта и совершенства исполнения Карлотты, наследницы мастеров бельканто, но ангельски чистое, прозрачное звучание заворожило, увлекло, и сам мир будто растворился в хрустальном голосе Кристины…
И ей аплодировали на сцене, в оркестровой яме и в зале, все, от режиссёра и до последнего работника, и это казалось бесконечным. Пока, наконец, наваждение не развеял громогласный приказ режиссёра: