Говард фыркнул:
— Сомневаюсь, что этот здоровенный сукин сын захочет говорить с нами. Кажется, единственное, что его интересует — это снять шкуру с окровавленной твари.
— Он уже почти закончил. Почему бы нам не подождать, Боб? Давай пригласим его посидеть с нами немного, разговорим его, попросим его рассказать нам о жизни на Евфрате! — Теперь темные глаза Лавкрафта горели так, как будто он тоже испытывал некие странные желания. На лбу у него блестели капли пота, но Говард знал, что его друга обуревает только жажда знаний, он хотел узнать о глубокой древности. Вот эта самая жажда знаний сжигала и его, Говарда. Поговорить с человеком, который жил еще до возникновения вавилонского царства, который гулял по улицам Ура еще до рождения Авраама.
Но кроме жажды знаний, были и другие желания, темные, затаенные, которые в любом случае следовало подавлять.
— Нет, — резко объявил Говард, — поехали отсюда сейчас же. Эта проклятая голая пустыня действует мне на нервы.
Лавкрафт посмотрел на него с недоумением:
— Но разве не ты только что говорил мне, как красиво…
— К черту все, что я тебе говорил! Король Генрих ждет, чтобы мы заключили для него союз. Не будем же мы делать это здесь, на этих задворках.
— Где?
— На задворках. В дикой нецивилизованной дыре. Это выражение, которое употреблялось в наши времена. Задворки, понимаешь? Ты ведь никогда не интересовался сленгом, не так ли? — Он потянул Лавкрафта за рукав. — Пошли. Я тебя уверяю, эта огромная окровавленная обезьяна не собирается нам рассказывать о своей жизни и своей эпохе. Возможно, он даже не вспомнит ни о чем, достойном рассказа. И он меня утомляет. Ты меня извини, но он для меня прямо как заноза в заднице, понимаешь? Не хочу его видеть. Ты не против? Ты готов ехать дальше?
— Должен тебе сказать, Боб, иногда ты меня просто поражаешь. Но, конечно, если ты… — Внезапно глаза Лавкрафта расширились от удивления — Берегись, Боб! За машину! Быстро!
— Что…
Стрела со свистом пролетела у самого уха Говарда. И еще, и еще. Одна стрела отскочила от бока «лендровера» с противным гулким стуком, другая вонзилась в металл обшивки и, трепеща, застряла на целый дюйм.
Говард резко обернулся и увидел с десяток всадников, может, полтора десятка, несущихся из темноты и стреляющих на полном скаку.
Это были худощавые низкорослые люди в ярко-красных куртках, по виду азиаты. Они мчались на маленьких серых конях с горящими глазами так быстро, словно хотели унестись к дальним границам Ада.
Кричащие и воющие желтокожие воины, казалось, были в бешенстве. Кто они? Монголы? Тюрки? Кем бы они ни были, обстреливали «лендровер» они, словно посланцы самой смерти. Некоторые из них потрясали длинными кривыми саблями, но большинство было вооружено необычно маленькими луками. Они выпускали одну стрелу за другой со сверхъестественной быстротой.
Скорчившись за «лендровером» рядом с Лавкрафтом, Говард смотрел на атакующих, застыв от изумления. Как часто он описывал подобные сцены! Развевающиеся перья, ощетинившиеся копья, свистящее облако оперенных стрел! Грохот копыт, дикие боевые кличи, стук варварских стрел об аквилонские щиты! Лошади ржут и сбрасывают всадников… Рыцари в окровавленных доспехах падают на землю… Обломки стальных доспехов разбросаны по полю битвы…
Но сейчас перед ним разворачивалась совсем не история о храбрых хайборийских головорезах. Это были настоящие всадники, вполне реальные, как и все здесь, неистово мчащиеся по этой холодной, продуваемой ветром равнине Ада. Это были настоящие стрелы, они могли на самом деле вонзиться в тело и стать причиной настоящей ужасной агонии и смерти.
Говард посмотрел на Гильгамеша. Тот притаился за тушей животного, которое перед этим свежевал, держа наготове огромный лук. Вот охотник прицелился и выстрелил в ближайшего всадника. Стрела вонзилась в грудь азиату и вышла из спины. Но атакующий воин, прежде чем упасть, сумел выпустить еще одну стрелу, которая, описав дугу, на излете вонзилась Гильгамешу в руку чуть пониже плеча. Шумер равнодушно посмотрел на стрелу, торчащую из его руки, нахмурился и покачал головой, как будто его укусил слепень, потом — точно так, как сделал бы Конан, — наклонил голову к плечу и перекусил стрелу пополам под самый корень. Алая кровь хлынула из руки, когда он выдернул второй обломок стрелы из раны.