Доктор продолжал зондировать и очищать рану, мягко нашептывая во время работы:
— Bitte. Bitte. Einen Agenblick, mei Freund[19].
Обращаясь к Пресвитеру Иоанну, он сказал:
— Этот человек из стали. У него как будто нет нервов, он замечательно терпит боль. Это один из великих героев, nicht wahr[20]? Вы Роланд? Может быть, Ахиллес?
— Его зовут Гильгамеш, — сказал Елюй-Даши.
Глаза доктора загорелись.
— Гильгамеш! Гильгамеш из Шумера? Wunderbar! Wunderbar![21]. Тот самый! Искатель вечной жизни! Ах, мы с вами обязательно должны поговорить, мой друг, когда вам станет лучше. — Из своей сумки он достал пугающего вида шприц для подкожных инъекций. Гильгамеш видел врача словно бы с огромного расстояния, как будто эта ноющая распухшая рука ему не принадлежала. — Ja, ja[22], мы обязательно должны поговорить о жизни и смерти, о философии, mein Freund[23], да, о философии! Нам так много нужно обсудить! — Он ввел иглу под кожу Гильгамешу. — Так. Genug[24]. Отдыхайте. Лекарство сейчас начнет действовать.
Роберт Говард никогда не видел ничего подобного. Все это как будто сошло со страниц его повестей о Конане. Огромный воин получил стрелу в мякоть руки, выдернул ее и продолжал биться как ни в чем ни бывало. А потом он вел себя так, будто у него всего лишь царапина, пока они несколько часов ехали в столицу Пресвитера Иоанн, пока их очень долго расспрашивали придворные чиновники и пока они выстояли бесконечную придворную церемонию… Господь всемогущий, какая выносливость! Правда, под конец Гильгамеш пошатнулся и был на грани обморока, но любой обычный смертный давно бы свалился, лишившись сознания. Герои действительно не похожи на обычных людей. Это другая порода. И посмотрите, сейчас Гильгамеш сидит совершенно спокойно, пока этот старый немец-доктор промывает ему рану и зашивает ее так бесцеремонно и поспешно. Он даже не стонет! Не стонет!
Внезапно Говард почувствовал желание оказаться рядом с Гильгамешем, утешить его, предложить откинуть голову ему на плечо, пока доктор обрабатывает рану, вытереть пот у него со лба…
Да, утешить его, открыто, грубовато, по-мужски…
Нет. Нет. Нет. Нет.
И снова появился этот ужас, это невыразимое, пугающее, непристойное желание, поднимающееся из сокровенных глубин его души…
Говард старался отмахнуться от него, вычеркнуть, прогнать, вообще забыть.
— Посмотри-ка на этого доктора, — обратился он к Лавкрафту. — Он наверняка проходил практику на чикагской бойне.
— Ты знаешь, кто это, Боб?
— Нет. Вероятно, какой-то старый немец, который забрел сюда во время пыльной бури и решил остаться.
— Тебе ничего не говорит имя доктора Швейцера?
Говард равнодушно посмотрел на Лавкрафта:
— В Техасе он не особенно известен.
— Ох, Боб, Боб, ну почему ты всегда строишь из себя этакого неотесанного ковбоя! Ты хочешь сказать, что никогда не слышал о докторе Швейцере? Альберте Швейцере? Это великий философ, теолог, музыкант… никто лучше его не играл Баха, и не говори мне, что ты не знаешь, кто такой Бах…
— Черт возьми, Филип, ты говоришь о том старом деревенском лекаре?
— Да, который основал клинику для прокаженных в Африке, в Ламбарене. Он посвятил жизнь исцелению больных, работал в самых примитивных условиях в забытых богом джунглях…
— Да ну тебя. Не может быть.
— Что один человек может совершить так много? Уверяю тебя, Боб, он был очень известен в наше время — может быть, не в Техасе, но тем не менее…
— Нет. Не то чтобы он не мог все это сделать, в этом я как раз не сомневаюсь. Но он же здесь. В Аду. Если этот старикашка такой, каким ты его описываешь, то он, черт побери, святой. Может быть, он убил свою жену или совершил еще что-нибудь в этом роде? Скажи на милость, что святой может делать в Аду?
— А что мы делаем в Аду? — спросил Лавкрафт.
Говард покраснел и отвернулся.
— Ну… я думаю, были такие поступки в нашей жизни… которые могли считаться грехом в строгом смысле…
— Никто не понимает правил Ада, Боб, — мягко сказал Лавкрафт. — Грех тут ни при чем. Ганди здесь, ты представляешь? Конфуций тоже. Разве они грешники? А Моисей? Авраам? Мы стараемся спроецировать наше собственное ничтожное мнение, наше патетическое школьное представление о наказании за плохое поведение на это странное место, где мы оказались. Мы все хорошо знаем, что здесь полно героических злодеев и злодейских героев… и людей вроде тебя и меня… и Альберт Швейцер тоже здесь. Великая тайна. Но, возможно, когда-нибудь…