- Почему именно здесь? – спросил Глеб за моей спиной.
- Когда я была маленькой, мы с отцом иногда приходили сюда смотреть на звезды именно через это маленькое окошко. И когда ты сегодня сказал фразу «укромное место», то детские воспоминания всплыли в голове. Я вспомнила, как отец говорил, что это наше укромное местечко, где его не достанет работа, потому что телефон он никогда не брал с собой.
- Саша, но это лишь предположение.
- Возможно, но… Стоп! – заорала я. – Посвети сюда, под нижнюю раму.
Я увидела едва заметную, выцарапанную надпись.
- Что там написано?
- Peccatum, - прочитала я, - это слово означает «грех» на латыни.
Глеб отдал мне телефон и сам начал исследовать место возле надписи. Запустив пальцы под раму, он дернул на себя кусок дерева. Нам открылась узкая щель под окном. Глеб запустил туда руку и сказал:
- Что-то есть, – а в следующий момент достал на свет сверток из плотной бумаги. – Уходим отсюда. Откроем в квартире.
Мы спустились вниз, Глеб еще раз осмотрелся и только потом выложил сверток на кухонный стол. Я нетерпеливо начала его разворачивать, уже зная, что там увижу. Так и есть! Кинжал. Прямое тонкое лезвие, зауженное к концу, прямая рукоятка вся была исписана латынью, к низу она закруглялась, и в этом небольшом круге было выгравировано яблоко.
- Можешь перевести надписи? – спросил Глеб.
- Слишком мелко написано, да и время потрепало буквы. Только если что-то отдельное. Но символ яблока уже навел на меня на кое-какие мысли.
- Какие?
- Семь смертных грехов и восемь кинжалов. Почему восемь? Потому что самый главный грех всего человечества появился намного раньше, чем другие грехи. И именно яблоко стало его символом.
- Ты говоришь о первородном грехе? – догадался Глеб.
- Именно. И если это какие-то ритуальные убийства, а так оно, скорее всего, и есть, то без последнего кинжала ритуал завершить нельзя.
- Но десять лет назад убийств было семь. Падение символизировало наказание за гордыню, как и Люцифер был наказан падением с небес. Выколотые глаза – зависть, отрезанный язык – гнев, удушение – жадность, кастрация – похоть, перерезанные сухожилия – лень и затолканная в глотку еда – чревоугодие. Но первородный грех… разве за него можно как-то заказать? Насколько я помню, Адам и Ева и так были наказаны изгнанием из эдема.
- Вот этого я не знаю, но знаю, кто может помочь, - сказала я, набирая Катин номер.
- Дай трубку своей бабушке, - заорала я в телефон, как только она сняла трубку.
- Слушаю тебя, Сашенька, - через минуту услышала я голос Елены Степановны.
- Скажите, пожалуйста, кто может быть наказан за первородный грех?
- Мы все за него наказаны,- ответила она, - еще от рождения. И очищение от первородного греха происходит через таинство крещения.
Глеб прекрасно слышал наш разговор и после того, как я закончила разговор, спросил:
- То есть любой некрещеный человек несет за собой первородный грех?
- Получается, что так.
- И в итоге… Мы нашли кинжал, но не нашли ответы. И завтра должен появиться пятый труп.
- Глеб, а места преступления сейчас и десять лет назад те же?
- Они рядом. Буквально в радиусе километра. Некоторые и того ближе.
- Поэтому именно ты и нашел труп возле больницы?
- Да. И второй труп нашел тоже я. На заброшенной стройке. Там и повредил руку, напоровшись на какой-то штырь в стене. Катя меня зашивала.
- Да, - кивнула я, - она говорила.
В кухне повисло неловкое молчание. Я не знала, что еще сказать, и Глеб молчал.
- Саша, - спустя несколько минут услышала я его голос, - сегодняшняя сцена с утра возле больницы…Я был не прав.
- Ты был не прав.
- Просто, когда я увидел тебя с этим парнем под ручку, мне кровь в голову ударила. Наговорил много лишнего.
- Наговорил, - эхом отзывалась я, не зная, что еще сказать.
- Саш, - он положил свою руку на мое запястье, - я не спал с ней.
- Глеб, это уже не важно.
- Нет! – вспылил он. – Это важно. Тебе присылают какие-то фальсифицированные фотографии, и ты, не говоря ни слова, выставляешь меня за дверь. Причем, моим словам ты не веришь. Я мог отдать эти фото любому криминалисту, и он бы без труда определил подделку.
- Знаешь, - вскочила я со стула, понимая, что у нас назревает скандал, - ты даже не пытался меня убедить в обратном. И как я могу верить ТВОИМ криминалистам? Они подтвердят все, что ты им наплетешь.
- Убедить? Я тебе сказал один раз, что это фальсификация. А оправдываться за то, чего не делал, я не собирался. Но ты мне не поверила, потому что я не ползал у тебя в ногах, вымаливая прощение. И то, как ты на меня потом начала смотреть… Этот взгляд никто бы не перенес… Такое отвращение. Такое недоверие. Лучше бы ты скандалила, чем так на меня смотрела.