— Ценят! Нарушены!.. — голос Пронского дрожал от возмущения. — Они только болтают о большом деле. Их бы сюда, на мое место… Денег нет, связи нет… Вот-вот призовут в армию. Что я стал бы делать? Белый билет сам себе изготовил с помощью старых штампов. Когда шел в милицию на регистрацию, думал крышка.
— И как?
— Сошло, как видите…
— Да-а… Не хотел бы я быть на вашем месте. Теперь все ваши страхи кончились. Давайте выпьем. Вместе с великим фюрером мы будем строить в России новый порядок.
— Хорошо-то хорошо… А как относятся немцы к эмигрантам?
— Национал-социалистам нужна опора в русском народе. Этой опорой будем мы — «Пахари». В больших городах национал-социалисты назначают наших людей в магистраты.
— Надеюсь, мне тоже найдется применение?
— Безусловно. Я завтра же свяжусь со Смирницкий и все расскажу ему.
Но второй раз Вересаев не пришел.
Внезапно мощным контрударом советские войска выбили фашистов из Ростова. Вместе с ними бежал и Вересаев.
Все это узнал Забродин из письма начальника Ростовского управления.
— Что делать? — спросил Забродин Крылова, прочитав сообщение.
— Наберемся терпения!
У Забродина иногда мелькала мысль: может быть, перебросить Пронского через линию фронта? Но он понимал, что Пронский не сумеет объяснить свое исчезновение Смирницкому.
Летом 1942 года Ростов снова пал. В июле в Москву приехал Постников. Исхудавший, загорелый, с нездоровым блеском в глазах, он вошел в кабинет к Владимиру, когда тот, склонившись над столом, писал телеграмму в партизанский штаб.
— Рад приветствовать вас! Не помешаю? — проговорил Постников. Забродин оторвался от ярко освещенной бумаги, но в полумраке комнаты не сразу узнал вошедшего.
— Здравствуйте… — неуверенно ответил он.
— Постников! — представился вошедший.
Только теперь Владимир узнал в этом худом, поджаром человеке полного жизнерадостного лейтенанта государственной безопасности из Ростова. У него изменился даже голос.
— О, извините! Я вас сразу не узнал. Садитесь, пожалуйста. Откуда вы? — спохватился Забродин.
— Разрешите, я положу у вас вещи? — сказал Постников, стаскивая с плеч рюкзак. — Это длинная история… Когда у вас будет свободное время, расскажу. Мне пришлось дважды пережить отступление… Меня вызвал товарищ Крылов, а остановиться мне негде, — говорил он отрывисто, и было видно, что он очень устал.
— Пожалуйста. Вы можете отдохнуть на диване.
— Нет, спасибо. Я хотел бы доложить Крылову, а потом устроиться в гостинице… Можно от вас позвонить?
Вскоре Забродин и Постников сидели в кабинете Крылова.
— Как доехали? — поинтересовался Крылов.
— Хорошо. Поезда ходят, как до войны, — пытался пошутить Постников.
— Бомбили?
— Только два раза. И оба — для нас удачно.
— Где семья?
— На Урале. Едва удалось вывезти, когда немцы ворвались в первый раз.
— Сейчас все в порядке?
— Да, спасибо.
— Что с Пронским? О встрече Пронского с Вересаевым мы знаем, — помог ему Крылов. — Что было дальше?
— После того как немцы захватили город вторично, к Пронскому пришел другой представитель Смирницкого. Не застал его дома, оставил записку, чтобы Пронский явился в немецкую комендатуру. На следующий день Пронский посетил комендатуру, и там ему выдали документы для проезда в Гродно. Сообщили адрес Смирницкого. Все это он описал и записку вложил в тайник. Сам же уехал. Вот его письмо.
Постников достал из планшета свернутый лист бумаги и передал Крылову.
— В этом письме, как вы увидите, Пронский назначает встречу с нашим представителем в Гродно на 20 августа.
— Двадцатое? — Крылов перевернул листки настольного календаря. — Время еще есть… А место встречи?
— У входа в почтамт. В 20 часов.
Крылов пробежал глазами письмо и отложил его в сторону.
— А как вы посмотрите, если мы пошлем вас на встречу с Пронским в Гродно?.. В течение последнего времени вы были к Пронскому ближе всех.
— Это понятно. Я постараюсь выполнить…
— Самолетом вас перебросят в Белоруссию, в партизанский край. Партизаны проводят вас в город, дадут надежные документы. Ну, а там уж… Сами понимаете!
— Справлюсь, товарищ комиссар!
— Хорошо. Подготовка к отлету займет дня три-четыре. За это время прикиньте, что вам потребуется для работы в тылу противника. Обсудите с товарищем Забродиным.
…Спустя трое суток Постников улетел. В Москве стояла душная летняя ночь, а за городом, на аэродроме, было свежо. Длинный день задержал отлет, и только в полночь по обе стороны бетонной дорожки аэродрома на миг вспыхнул ряд красных лампочек. Самолет вздрогнул, разбежался, быстро набрал высоту и взял курс на запад. Провожая Постникова, Забродин долго тряс его руку. И, хотя он не знал, что это будет их последняя встреча, но на душе было почему-то неспокойно.
От Постникова поступило много сообщений. Были среди них краткие телеграммы, были и подробные письма. А потом неожиданно пришла телеграмма от партизан… Забродин вначале не поверил. Постников убит по дороге из Гродно… Это случилось, когда Красная Армия освобождала город за городом.
Вместе с отступающими немцами потянулись на запад и «Пахари», надеясь там найти убежище. Постников успел передать Пронскому указание Центра: следовать с немцами и без разрешения Центра не возвращаться.
Пронский вложил в тайник записку: «Уезжаю в Дрезден. Первый вторник каждого месяца выхожу на главный вокзал. В восемь часов вечера». Это была последняя весточка. С тех пор прошло около десяти лет. Никаких известий от него не поступало…
Все это промелькнуло перед Забродиным в одно мгновение. И вот перед ним Красков. Стоит и разминает в руках свою кепку.
— Где Пронский?
— Во Франкфурте-на-Майне.
— Почему он не писал?
— Потерял связь. Ожидал, что вы найдете. Потом болел… Просил передать, что выходил тогда… в Дрездене. Но никого не встретил.
— Да, я знаю. За день до назначенной встречи американская авиация разбомбила вокзал. Почему Пронский не возвратился домой с репатриантами?
— У него был приказ не возвращаться без разрешения. Потом за ним следили. Если бы что-нибудь заметили, он бы исчез бесследно.
— Об этом мы подробно поговорим. Вы что-нибудь ели?
— Мы ужинали в самолете. Я не голоден. Сейчас нужно бы ехать в Торжок.
— Зачем?
— Там мы договорились встретиться с Диком, моим напарником.
Ромашко приземлился в поле. Подмерзшие комья земли звенели под ударами каблуков. Светало. Где-то лаяли собаки. Ромашко прислушался. Все спокойно. Рывками отстегнул стропы и стал подтягивать к себе купол парашюта. Вскоре рыхлая белая груда пенилась у его ног. Он вытер рукавом телогрейки вспотевший лоб, сбросил с плеч рюкзак и принялся что-то искать.
— Вот он, черт! — выругался Ромашко. Приподнял с земли небольшой чемодан и отнес его к рюкзаку.
Достал саперную лопатку и принялся копать. Когда небольшая яма была готова, затолкал в нее парашют, засыпал землей, утрамбовал.
Взвалив на спину рюкзак и взяв в руки чемодан, зашагал к черневшему вдали лесу.
Поляна, которую он облюбовал на небольшом пригорке, была довольно сухая. С одного края росло несколько молоденьких елей, и среди них возвышалась высокая береза. Ромашко сложил вещи возле этой березы. Распечатал пачку «Беломорканала». Затянувшись сладковатым дымком, прошел дальше в лес, осторожно раздвигая ветки и пристально вглядываясь в стволы берез.
Вскоре возвратился, держа в руках два березовых нароста, словно две половинки большого гриба. Нашел в чемодане толстые иглы, насадил на них наросты и, слегка постукивая рукояткой лопаты, укрепил на стволе березы.
Вытащил поношенный костюм с маркой «Москвашвей», быстро переоделся. Взял толстую пачку денег, отсчитал несколько купюр, сунул в карман, а остальные уложил на дно чемодана. Постоял в раздумье. Из небольшой книги вынул топографическую карту.