Забродин тревожно посмотрел на часы: «Ровно восемь. Он должен быть где-то здесь!»
Выйдя из машины, полковник стал пробираться сквозь толпу.
Неожиданно взгляд его остановился на высоком мужчине, который стоял немного поодаль и толпа обтекала его с двух сторон, как обтекает вода большой камень. В чертах его лица промелькнуло что-то знакомое. «Кажется, он? Нет, Пронский был выше ростом…» Забродин продвигался вперед, обходя мужчину стороной. «Этот шире в плечах… Но почему он смотрит на меня так пристально?» Полковник перевел глаза на костюм незнакомца. Из правого бокового кармана торчит край газеты. «Он, конечно, он!»
Пронский тоже узнал Забродина. Какое-то мгновение смотрел в упор, словно вспоминал, чуть-чуть улыбнулся. Забродин уверенно двинулся ему навстречу.
— Николай Александрович, как я рад!
— Я тоже. Не ожидал вас увидеть здесь!
Они отошли за угол дома и сразу скрылись в темноте.
— Николай Александрович, я хотел бы встретиться с вами завтра на квартире и там обо всем поговорить.
Забродин передал Пронскому адрес, и они тут же расстались.
Двухэтажный особняк на Кюлерштрассе, где Забродин и Лунцов на следующий день ожидали Пронского, находился в глубине сада. Высокие липы ударяли ветками в окно просторной комнаты на втором этаже, и от этого казалось, что кто-то царапает по стеклу.
Ровно в девять раздался звонок, и Лунцов впустил гостя. Теперь, при ярком свете, Забродин мог как следует рассмотреть Пронского. Моложавое лицо и простая, естественная манера держаться. Под глазами — тонкие морщинки, а в волосах немного седины.
— Вы почти не изменились, — сказал Забродин, крепко пожимая его руку.
— Ну, что вы! Я стал совсем старый. Посмотрите, сколько седых волос, — Пронский с улыбкой разглядывал Забродина. — А вот вы мало переменились! Немного пополнели… И у вас серебро!..
— Да ведь, пожалуй, пора! — Забродин рукой пригладил волосы. — Время не щадит никого… Проходите, пожалуйста! — пригласил он.
Лунцов вышел на кухню, чтобы приготовить кофе.
— Как вы жили эти годы, Николай Александрович?
— По-разному… Часто приходилось туго… И, вы знаете, не столько от работы, сколько от обстановки. Вы, очевидно, многое знаете?
— Да. Я в курсе ваших дел. Как сейчас в Западной Германии?
— Снова орут свои песни фашисты. В правительство пробралось много бывших нацистов: Шпайдель, Глобке… Один Штраус чего стоит! Полностью оправдывает свою фамилию! Это действительно букет пороков.[1] Вы слышали, как он кричит: «Сотру Советский Союз с карты мира!» Коммунистическая партия в загоне. Активистов преследуют. Фашистские молодчики рисуют свастики на синагогах. Власти для отвода глаз схватят одного-другого, пожурят и тут же отпустят. А реваншистские слеты? С пеной у рта, с горящими факелами! В этих сборищах принимают участие государственные деятели, вплоть до Аденауэра. Вот вам обстановка…
— А как же терпят американцы?
— Что американцы?! Им нужен надежный союзник. Самый сильный союзник в Европе — это западные немцы. Вот они и смотрят сквозь пальцы. Возрождается вероломная военная машина.
Лунцов принес кофе в маленьких чашечках.
— Спасибо, Юра, — сказал Забродин. — Присаживайтесь с нами.
Пронский отпил кофе и, немного подумав, продолжал:
— Я обрисовал вам самые мрачные стороны. Родина должна это знать и быть наготове. Но есть в Западной Германии и порядочные люди. Вот, например, — он улыбнулся, — вы знаете, недавно проходили выборы в бундестаг. Во многих городах были расклеены портреты Аденауэра. Во Франкфурте-на-Майне я видел, как кто-то подрисовал на плакате челку и усики, и Аденауэр удивительно стал похож на Гитлера… Или вот мне рассказывали: во время предвыборного выступления Штрауса в Мюнхене ему прислали в конверте ученическую резинку с запиской: «Можете стереть Советский Союз с карты мира!»
Посмеялись.
— Николай Александрович, какие у вас перспективы в Австрии?
— Пока плохие. По рекомендации Смирницкого я повидал двух эмигрантов, давно живущих в Вене, и американца, мистера Грегга, официально занимающегося коммерческими делами. Грегг обещал подыскать мне работу.
— Мы хотели бы, чтобы вы поработали здесь до вывода наших оккупационных войск и отъезда советских граждан на Родину. С одним из последних эшелонов уедете и вы.
— Я сделаю все, что в моих силах.
Забродин, Лунцов и Пронский всю ночь напролет обсуждали варианты работы в Вене. И только когда начало светать, они распрощались. Пронский вышел на улицу и сразу потерялся в предутренней мгле.
Через сутки, завершив все дела в Вене, Забродин возвратился в Москву.
Наступили предвесенние холодные дни с ветрами, которые хотя и больно кусали лицо, но несли в себе непередаваемый запах нового. В один из таких переменчивых дней Забродина пригласили к члену коллегии КГБ.
Забродин с усилием толкнул массивную дубовую дверь и вошел в просторный кабинет.
— Полковник Забродин прибыл по вашему приказанию!
— Здравствуйте, товарищ Забродин, проходите, присаживайтесь, — услышал он спокойный голос. Члена коллегии Забродин видел впервые и поэтому рассматривал его с любопытством. Выглядел генерал молодо, взгляд у него был открытый и приветливый. Он произвел на Забродина приятное впечатление. По-видимому, генерал тоже хотел составить собственное мнение о Забродине и поэтому некоторое время молчал. Не зря же говорят, что первое впечатление самое верное!
За длинным столом для заседаний сидел генерал Шестов и почему-то ободряюще улыбался. Забродин отодвинул стул и сел рядом с ним.
— Как ваше здоровье? — неожиданно спросил член коллегии. Вопрос немного смутил Забродина. Но он спокойно ответил:
— Пока не жалуюсь…
— Я спрашиваю об этом еще и потому, что мы хотим командировать вас на работу в Австрию. Товарищ Шестов рекомендовал вас, считая, что вы с задачей справитесь. А нагрузка там будет большая. Как вы сами на это смотрите?
— Для меня это несколько неожиданно…
— Подумайте и завтра дайте ответ. Сейчас я вам объясню, чем вызвана такая срочность, — и, обращаясь к Шестову, спросил: — Забродин в курсе последних событий в Вене?
— Нет. К австрийским делам он прямого отношения не имеет.
— Так вот, — генерал передвинул по столу шифровку, как бы желая подкрепить свои слова, — разведки противника перешли в решительное наступление в Австрии, провели одну акцию. Я сомневаюсь, что им удастся извлечь из этого большую пользу, но сам факт для нас неприятен. Они попытаются обыграть его в политическом плане. Как вы думаете? — Член коллегии снова посмотрел на генерала Шестова.
— Это уголовный тип, и думаю, что у них ничего путного не выйдет.
— Дело в том, — продолжал генерал, — что два дня назад американской разведке удалось склонить к измене Родине инженера Рыжова, работавшего в Управлении советским имуществом в Австрии. Растратив большую сумму, Рыжов бежал со своей любовницей-австрийкой в американский сектор Вены. Наши демарши пока ни к чему не привели. Для нас это урок. Мы обязаны усилить работу контрразведки. Такова обстановка. Вы, кажется, были в Австрии?
— В командировке. Несколько дней.
— Я прошу вас все обдумать, взвесить и сказать, справитесь ли вы с этой задачей.
— Хорошо. Если разрешите, я подумаю.
— Ответ скажите завтра товарищу Шестову.
— Есть. Я могу быть свободным?
— Да.
Забродин, как и любой другой на его месте, был польщен доверием. Несомненно, это почетное и важное поручение. Вместе с тем он понимал, какую большую ответственность должен взять на себя. Справится ли? Его не пугали бессонные ночи и полные тревоги служебные часы, которые ему предстояли. Но за границей он не работал. Встреча с Пронским в Вене — это только эпизод.
Советская колония в Вене большая. Как оградить наших людей от ловушек иностранных разведок? Они маскируются до поры до времени под австрийцев, к которым наши люди прониклись симпатией и в искренность которых верят. Иностранные разведки ищут малодушных, хватаются за любую оплошность. Что нужно сделать, чтобы уберечь людей, которые иногда действуют неразумно? Как это сложно! И все же кто-то должен это делать? А у него есть опыт работы в контрразведке…