— Что это?
— Кабинетный гарнитур для посла. И посмотрели бы вы какой! Господин Ривенс помог выбрать. А ковры и люстра — мечта! — и опять скомандовал: — Будьте осторожны! Это люстра…
Забродин прошелся по зданию посольства, посмотрел из всех окон на загадочный дом. «Нет, из того дома ничего не увидишь».
А в голове почему-то назойливо стало вертеться слово: «Ривенс, Ривенс». Что-то о нем слышал.
И только под вечер, когда он отправился в парк Терезианум, полковник на некоторое время позабыл о Ривенсе.
Солнце уже клонилось к западу, и одна половина небольшого парка, зажатого со всех сторон старинными зданиями, была в тени: за столиками в летнем кафе уже можно было сидеть, не опасаясь ярких лучей. Только на волейбольной площадке было жарко.
Команда аппарата Верховного комиссара, за которую играл Лунцов, терпела поражение от команды УСИА.
Забродин поддался общему настроению: поражение команды аппарата Верховного комиссара его огорчало, и он при удачном ударе Лунцова по мячу даже захлопал в ладоши. И все же победа досталась команде УСИА.
Лунцов отправился в душ, а Забродин пошел вдоль небольшой тенистой аллеи.
Полковник издали увидел Викентьева. Он стоял возле пестрого газона и любовался цветами. Невысокого роста, полнеющий мужчина, одетый в темный вечерний костюм, держался спокойно и с чувством собственного достоинства. Викентьев не был знаком с Забродиным и поэтому не обращал на него внимания.
Вскоре к Викентьеву подошел Лунцов, поздоровался и, кивнув Забродину, вместе с Викентьевым пошел в сторону кафе. Когда Забродин подошел к ним, они пили пиво.
— Познакомьтесь. Мой начальник, — сказал Лунцов.
— Очень приятно. — Викентьев привстал и пожал протянутую руку. — Вот я рассказываю Юрию Борисовичу, что сегодня заметил за собой слежку, — возбужденно сказал Викентьев.
— Вам-то бояться нечего, — пошутил Забродин, — у вас такой мощный покровитель!
— Я господину Пронскому еще ничего не говорил. И не знаю, следует ли говорить?
— А почему же нет? Скажите непременно. Ваши разговоры с ним скорее всего подслушиваются, и это пойдет вам на пользу…
Викентьев не знал, что Пронский является нашим разведчиком, и принимал его за американского агента. Забродин считал, что так лучше для дела.
Хотя Викентьев и старался держаться спокойно, от Забродина не ускользнула его настороженность. Полковник понимал, что и любой другой на его месте испытывал бы беспокойство: «А вдруг случится неприятность? Могут схватить! Что тогда?»
Чтобы его успокоить, Забродин сказал:
— Вы не волнуйтесь, с вами ничего не случится. Вы нужны американской разведке здесь как работник советского учреждения… Передайте Пронскому информацию, которую вам вручил Юрий Борисович. А когда возвратитесь, зайдите ко мне в гостиницу. Ведь вы часто там бываете у своих друзей?
— Хорошо.
— Нужно подвести итоги! — сказал Роклэнд, поворачивая в руках авторучку, отчего нарисованная на ней женщина снимала и надевала платье. — Затем мы должны принять решение. В каком состоянии операция «Освещение», майор Грегг?
— Должна вступить в действие сегодня-завтра.
— Прекрасно! Время взломов сейфов, убийств и краж шифров прошло. Наши инженеры дали нам тонкую технику. Поздравляю, Грегг!
— С Викентьевым тоже все в порядке. Вчера он передал нам первую информацию.
— А как дела с «Мэтром»?
— Немного посложнее. Элизе никак не может зацепиться за него. Но я не теряю надежды.
— Нужно быть энергичнее, Грегг!
— Это не от меня зависит, шеф!
— Мы не можем надолго затягивать,
— Элизе старается, я это знаю. Я наобещал ей целые горы. Но Нечаев к ней совершенно равнодушен…
— У вас есть другая?
— Есть несколько, но никто не знает русского языка или хотя бы английского…
— А что у вас нового, капитан Дилл?
— Я встречался с ним на приеме, шеф. Вы это видели. Вы бы знали, как он мечтает поехать в США!
— Ну, ну, Дилл, не завирайтесь!
— Об инциденте в лагере с Синельниковой и ее сыном он не сообщил своему Верховному. Иначе последовал бы протест.
— Это уже кое-что!
— И еще шеф. Фрау Диблер взяла письмо.
— Вы мне уже показывали. Там ничего особенного нет.
— Новое, шеф. Это документ! Я еще не успел доложить, только вчера получил. Взяла из саквояжа.
— Письмо с вами?
— Вот оно. — Дилл достал из кармана конверт и передал Роклэнду. Американец надел очки, вынул из конверта исписанный лист бумаги и повертел его в руках.
— О чем здесь, Дилл?
— Нечаев пишет другу в Россию. Восторгается Веной, хорошо отзывается о приеме в американском посольстве…
— Пожалуй, это подойдет. — Роклэнд искоса посмотрел на Дилла. — Мы можем туда кое-что добавить тем же почерком.
Началась подготовка к свертыванию работы советских учреждений и массовому отъезду советских граждан на Родину. Обычно оживленный парк Терезианум, где проходили состязания по волейболу, массовые игры и танцы, демонстрировались кинокартины, стал пустеть. Новые русские фильмы привозили все реже.
У многих австрийцев появилось двойственное чувство: они радовались окончанию оккупации, предстоящему выводу иностранных войск с их территории. Но рабочие многочисленных заводов, железных дорог, трамвайщики, привыкшие жить под охраной советских законов, боялись перемены обстановки. Советское командование не позволяло спекулянтам взвинчивать цены. В русских магазинах продукты и товары были дешевле, чем у частных торговцев. И в большинстве своем в советской зоне австрийцы жили вполне прилично. Перемена режима могла привести к росту цен, признаки этого были уже налицо: на рынке, в мелких магазинчиках продукты стали дорожать. И все же впереди были независимость и нейтралитет!
…Богданов включил настольную лампу и углубился в чтение служебных бумаг. Теперь, когда деловая жизнь в Вене на некоторое время замерла, можно было спокойно обдумать все, что произошло за сутки, увязать друг с другом хаотичные на первый взгляд события.
Но неожиданно дверь кабинета отворилась, и Забродин прямо с порога взволнованно произнес:
— Нужно спешить! Совещание у посла началось?
Было видно, что Забродин очень торопился.
— Что случилось?
— Люстра, Илья Васильевич, понимаете, люстра. По дороге все объясню. Нужно немедленно ехать туда.
— Но у посла идет совещание. Объясните толком…
— Некогда. У вас машина здесь? Расскажу по дороге… Случилась неприятность!
Богданов собрал в охапку бумаги, разложенные на столе, сунул их в сейф и тогда только спросил:
— Вам нужна моя помощь?
— Да. Только вы можете вызвать посла с совещания…
Они бегом спустились по лестнице и вскочили в машину, стоявшую у подъезда.
— В посольство. Быстро! — приказал Богданов шоферу и повернулся к Забродину. Тот вытер вспотевшее лицо, откинулся на спинку сиденья и сказал:
— В люстре, по-видимому, вмонтированы микрофоны.
— В какой люстре?
— В кабинете посла.
— Откуда вы взяли?
Ответить Забродин не успел, машина стояла у посольских ворот.
Советские дипломаты сидели за длинным столом, ожидая начала совещания. Сегодня должны были обсуждаться уступки, на которые может пойти Советское правительство.
Переговоры об условиях австрийского мирного договора развивались успешно. Уже была назначена дата подписания договора — 15 мая. С приближением срока возрастало напряжение в работе. Советские дипломаты, добиваясь постоянного нейтралитета Австрии, разгадывали и отклоняли многочисленные попытки «союзников» протащить в текст договора такие формулировки, которые давали бы им возможность в будущем втянуть эту страну в политические и экономические блоки. Шла борьба за гарантированный нейтралитет Австрии.