Я коснулся богини. Теперь небеса должны разверзнуться и покарать наглого смертного.
Однако потолок магазина остался нерушим.
– Украина! – удовлетворенно отозвалась Амар, отвлекаясь от бутылки. – Если бы не ты, никогда бы даже не задумалась! Винцо и винцо, легкое совсем, почти что водичка сладкая… Что-то случилось, Немо? Ты весь красный.
– Нет, ничего.
И мы пошли расплачиваться.
В магазине играла какая-то популярная музыка. Много бита, мало смысла и почти никакой мелодии. Раньше я не выходил на улицу без наушников, так что вся эта какофония проходила мимо меня. Сейчас, лишенный плеера, я был вынужден воспринимать мир во всем его многообразии. Я слышал плачущего ребенка, я слышал разговор по телефону какой-то болтливой женщины позади меня, смех школьниц, грубые голоса двух мужчин за стеллажом справа – они разговаривали почти исключительно матом. Я слышал писк и стрекот кассового автомата, перезвон копеек, шелест купюр.
Какое многообразие звука… Но ушам моим отчаянно хотелось закрыться от всей этой информации, снова услышать вместо тысячи песен одну, но хорошую.
Я не выживу без плеера… Так вот как чувствуют себя наркоманы во время ломки.
– Знаешь, мой отец довольно часто напивался, особенно когда я была маленькой, – вдруг сказала Амар.
Я обернулся. Она разглядывала этикетки на бутылках. Мы взяли два персиковых вина, два вишневых и одно классическое. Пять бутылок на 8 человек. Амар переживала, хватит ли.
– Я любила, когда он приходил домой пьяный. Мама брезговала с ним общаться и уходила к себе. И мы сидели вдвоем весь вечер, отец и дочь. От него пахло чем-то тяжелым, наверное, коньяком, я тогда еще не разбиралась. И он часами рассказывал мне истории про Непал, про веру нашего народа, пересказывал мифы. Больше всего я любила слушать про его родную деревню, в которой главными считались женщины. Там все поклонялись Богине-Матери. Папа говорил мне, что я очень похожа на Богиню. По крайней мере, как Ее изображают люди нашей деревни. И я мечтала, что вырасту и стану богиней нашего поселка, а все мужчины будут мне поклоняться. Глупо, правда?
– Ничего и не глупо. Один верующий у тебя есть.
Амар глубоко вдохнула и медленно выдохнула. Ресницы ее дрожали.
– Когда папа был трезвым, они с мамой спорили до хрипоты, а потом расходились. Мама шла рисовать – она выходила из своей комнаты через несколько часов, вся в пятнах красной и черной краски, очень страшно. Но умиротворенная. А отец долго сидел на кухне и смотрел в окно. Иногда плакал, особенно если я попадалась ему на глаза. Плакал, обнимал меня и говорил, что все хорошо, и чтобы я не боялась, они с мамой не разведутся.
Я не придумал ничего лучше, кроме как взять ее за руку. Ее кофейная ладонь была горячей и мягкой. Амар посмотрела на меня, и я смутился.
– Можно?
– Можно, – улыбнулась Амар.
Наверное, она бы разрешила держать себя за руку кому угодно, даже самому жуткому оборванцу или сумасшедшему. Она же Леди Иисус, всех любит поровну… Но это не имело никакого значения. Какое мне дело до всего человечества, когда я держу Амар за руку. Мне было жаль ее. Я подумал, что ее отец – размазня и безвольный придурок, а мать – истеричка. Я не понимал, как мог такой прекрасный цветок вырасти в такой нелепой семье!
– Мой отец – самый чудесный человек на свете, – сказала Амар.
– С вас 170 гривен, – сказала кассирша.
Я держал Амар за руку до самых дверей нашей общей шумной комнаты.
Конец ознакомительного фрагмента