Я слушал.
– Для Амар все вокруг – братья и сестры, равно любимые. Я тоже ей брат, друг, отец, сын, любовник… Но в итоге просто попутчик. У того, кто считает всех вокруг сестрами и братьями, нет ни братьев, ни сестер.
– Ты был влюблен в Амар? – спросил я.
– Все мы рано или поздно в нее влюбляемся. И она тоже любит нас всех. «Амар» – «любовь» с португальского, помнишь? – Штефан немного помолчал. – А на румынском это слово значит «горький».
– А как будет на румынском «любовь»?
– «Amor». Всего одна буква, да? – он вздохнул. – Всего одна буква.
Штефан преодолел последнюю ступень – дальше шла лестница на чердак. Немного задыхаясь после подъема, он зазвенел ключами в кромешной темноте подъезда. Нужный ключ несколько раз клюнул железо входной двери, наконец попал в скважину и трижды провернулся.
– Если тебе повезет завоевать Амар как женщину, а не как святую, я буду очень за вас счастлив.
С этими словами Штефан распахнул дверь. Перед нами показался тускло освещенный грязный коридор. Костяным остовом под ногами белел неприкрытый бетонный пол. Пахло жареным луком и плесенью. Штефан повел меня вперед.
Мы проходили мимо закрытых, открытых и приоткрытых дверей. Осторожными уличными кошками ко мне принюхивались фрагменты чужой жизни. Крик ребенка и воркование матери. Мужчина, раздраженно разговаривающий с теледиктором. Супружеская ссора. Звон столовых приборов. Кусочек залитого светом ковра и угол большого шкафа. Детский трехколесный велосипед. Перезвон гитары. Женская ссора на кухне. Какой-то грохот и следом за ним – взрыв хохота.
Дверь, к которой мы подошли, мне не понравилась сразу. Рассохшееся дерево с облупившейся серой краской на нем, почерневшая «золотая» ручка и пожарная копоть по нижнему краю. Запах плесени перебивал тяжелый дух благовоний. Кажется, сандаловое дерево. Захотелось взять в руки ножик, кисть, банку краски и привести здесь все в порядок.
– Готов принимать этот мир таким, каков он есть? – спросил Штефан. – Добро пожаловать в наше скромное жилище!
Комната оказалось довольно большой. На полу в беспорядке валялись матрацы, затянутые разноцветными простынями, а на простынях валялись люди. Множество людей. В правом углу стояло две электрические плитки и чайник, а также несколько тарелок с остатками какой-то еды. Стены были затянуты тканями, завешаны бусами, бумажными иконами, плакатами и картинами. Иисус соседствовал с Ганешей, Лао-цзы – со львом из «Нарнии», а Будду ничуть не смущали ни персики по правую руку, ни «Битлы» по левую. Освещала комнату лампочка, повисшая на длинном черном шнуре. По бокам от нее свисало несколько лесок с нанизанным на них бисером, создавая ощущение концептуального искусства.
– Нравятся стены? – в комнату вошла Амар. – Это я их так украсила! Там штукатурка отваливалась, пятна были некрасивые. Я закрыла их бархатом и шелком. А стеклянные бусы! Правда, красиво переливаются на свету?
Я кивнул.
– А плакаты?
– Плакаты не мои, они раньше висели на стене, их еще мальчики, когда въезжали, повесили. Я просто перенесла их на ткани.
– Ну, похвали же ее, чувак, похвали! Она же так гордится всей этой ерундой! – влез в наш разговор какой-то анемичный подросток, покрытый разноцветными фенечками по самые локти. Голос его все еще ломался. Я глянул было на него раздраженно, но вовремя вспомнил совет Штефана. Это друзья Амар. Нужно принимать их такими, какие они есть. Я улыбнулся.
– Все очень красиво, Амар. Бусины возле лампочки – тоже твоя работа?
Амар засветилась от счастья. Комнату озарило. Мне казалось, эту вспышку света должны были заметить даже на улице.
Штефан представил меня присутствующим.
Анемичный подросток был одесситом, единственный из всех жителей комнаты. Он сбежал из дома год назад, и теперь скитался по городу, подрабатывая где придется. Родители не спешили его искать. Его звали Мишей.
– Как архангел Михаил, только атеист. Не путать с русским медведем, – серьезно предупредил меня мальчишка, протягивая для рукопожатия узкую бледную ладонь. Я заметил на внутренней стороне его локтя следы игл и маленькие синяки вокруг них, но тут же постарался это забыть. Потому что мне не стоило этого замечать. Сколько этому мальчишке? Четырнадцать?
Следующими мне представили двух автостопщиц. Они были одинаково блеклыми, с одинаково длинными светло-русыми волосами и одинаково серыми спокойными глазами. Запоминать их пришлось по браслетам: та, что с часами и пластиковыми голубыми розочками на белой нитке, – Лена, а та, что с оранжевой фенечкой из ниток поверх кожаной основы, – Женя. На жизнь девушки зарабатывали написанием то ли программ, то ли сайтов. Я так и не понял.