– Возле крана? Да она постоянно падает, – махнул рукой Роберто. – Не переживай, садись.
Вот как. Я сел между Штефаном и Мишей и взял чай. Чашка приятно грела руки.
– А плитка-то на жвачке держится, – доверительно прошептал мне на ухо Миша.
Я замер, переваривая информацию. А почему бы и нет.
Кажется, у меня начинало получаться принимать друзей Амар такими, какие они есть. Или я просто слишком устал, чтобы реагировать на все эти невозможные вещи.
Штефан снова занялся своей потасканной советской гитарой. Светлое дерево было покрыто наклейками с портретами молодых актрис и парой вытравленных черных контуром сомнительных мустангов. Босяцкий артхаус. Амар тихонько запела на каком-то очень красивом, но неизвестном мне языке. Звуки были тягучими, полными и горячими. Может, это язык родины ее отца? Я с удивлением осознал, что понятия не имею, на каком языке говорят в Непале.
Небольшая чашка терялась в моих ладонях. Темно-коричневая, простая, из глазурованной глины с художественными темными потеками по краям. Несмотря на свой немаленький вес, она легко и удобно ложилась в руку. От чая исходил аромат десятка трав, из которых я узнал только валериану и еще, кажется, листья малины.
Я поднес чашку к губам, и вместе со вдохом в мое горло ринулись бестелесные полевые травы и души лесных цветов. Амар пела. Штефан извлекал из гитары легкие и тихие звуки. Я сделал большой глоток и закашлялся от неожиданности, схватившись за горло. По телу тут же волной разлилось приятное тепло, но очарование момента было безвозвратно потеряно.
– Он с алкоголем?!
Все засмеялись, оборвав песню. Амар даже за живот схватилась от смеха. Кажется, она все же была пьяна.
– Конечно! – гордо ответил Роберто. – Лучший в мире чай с бехеровкой! Согревает, снимает усталость и сомнения, никогда не дает похмелья! Бехеровка домашняя, настоящая, мой друг сам делает.
Я осторожно принюхался к чашке. И как это мне сразу не ударил в нос алкогольный запах, едва-едва прикрытый душистыми травами?! Вот уж точно, души трав, а точнее – дух, spiritus/spirtus… Комната в глазах моих в тот же момент заходила ходуном. Щеку обожгло дыхание слева.
– Не переживай, так всех новичков встречают. И на подводной лодке так принято, только они спиртом испытывают. Сейчас придешь в себя, подожди. Просто посиди, не двигаясь, – сообщил откуда-то из сердца карусели голос Штефана.
Я послушно замер. Комната проделала еще пару кульбитов и успокоилась, мерно покачиваясь, как при морской качке. «Штефан сидит слева от меня. А Миша справа. Странно. Обычно ангел-хранитель, вроде бы, должен быть над правым плечом, а слева чертик. А у меня все наоборот, чертик справа, ангел слева», – почему-то подумалось мне, и я едва сдержался, чтобы не захихикать над такой забавной мыслью. Комната все еще покачивалась, но это больше не раздражало. Даже наоборот, качка создавала хоть какой-то уют в этой берлоге.
– Молодец парень, высидел и даже вымолчал!
– Пусть встанет! Пройдется!
– Нет, ребят, это жестоко. Пускай сидит.
– Ему бы закусить, а то глаза уже в кучку.
– Так со вчера нет ничего.
– Вроде ж оставались макароны?
– Вроде… Нашел!
В нос мне ткнулось бледное тельце холодной вареной макаронины, склизкое от времени. Я всерьез задумался, так ли мне плохо, чтобы это есть. Потом решил, что алкоголь – лучший дезинсектор, и открыл рот. Макаронина отправилась в меня, а за ней – еще штучек пять товарок, похожих на белых личинок, которые иногда живут в подвалах и других темных местах. С грустью я отметил, что меня кормят белые пальцы. Женские, но белые. Где мой кофе с молоком? Где моя горькая богиня?
Я попытался найти ее взглядом, но безуспешно – пьяное зрение могло фокусироваться только на близких предметах. Все прочее причудливо расплывалось, меняя форму. Макароны помогали слабо.
Слева подала голос гитара, и откуда-то издалека послышался чудесный голос. Моя богиня не покинула меня. Хоть я ее не вижу, этого мне хватит. И я сделал еще один глоток из чашки. Ночь длинна. Я намеревался выпить ее всю.
3. Микеланджело Буонарроти и Святой Франциск
Я просыпался ночью несколько раз: то от каких-то неясных, но очень ярких кошмаров, то оттого, что меня, не просыпаясь, душил Штефан, то от неожиданного удара в солнечное сплетение пяткой Миши, то от сладостного фруктового запаха волос Амар – она спала головой ко мне. Один из кошмаров я даже помнил. Во сне я стоял в коридоре перед двумя дверьми, белой и красной, и никак не мог вспомнить, за которой из них наша ванная. Я потянул за ручку белую дверь и в ужасе проснулся.