И минометы шарашат — головы не поднять, — говорил второй.
- Затмение нашло... — твердил первый.
- Мы только в себя прийти хотели, прочухаться…
А потом снова побежали бы вперед, куда деваться-то? Разве мы не понимали?
- А про загранотряд слышали? — спрашивал Сергей Андреевич.
- Ребята болтали... да никто не верил…
- Что ж теперь-то с вами будет?
- Ежли не расстреляют, то в штрафбат загонят, — усмехнулся первый.
- Небось к расстрелу приговорят, — вздохнул второй. — Жалко только, что домой напишут, будто мы дезертиры и трусы. А какие мы трусы? Ну испугались мало-мало, что ж за это сразу стрелять? Они ж там, гады, человек триста положили... считай, весь батальон…
Прошло еще немного времени, и как-то поздно вечером к Сергею Андреевичу в землянку завалился сильно выпивший Феликс Иванович Копылов, притащил с собой фляжку со спиртом, несколько банок тушенки и буханку хлеба. Сергей Андреевич сидел за шатким, сколоченным из обгоревших досок столом и при свете коптилки писал дневник — истрепанная толстая тетрадь в дерматиновом переплете лежала перед ним.
- A-а, принц Датский, один, как сыч, сидишь! — ставя на стол флягу со спиртом, весело спросил Феликс Иванович. — Что ты все пишешь, душа моя? Ты что, не знаешь, что вести дневники и всякие записи личного характера в прифронтовой полосе категорически запрещено? Трибунал за это светит!
Феликс Иванович сбросил шинель на топчан, принялся немецким штыком вскрывать консервные банки с тушенкой, на толстые куски порубил буханку, плюхнулся на табурет, навалился локтями на стол, приказал:
- Давай посуду!
Сергей Андреевич принес две алюминиевые кружки, воды в чайнике. Феликс Иваныч критически осмотрел кружку, спросил:
- Мыл посуду? — Он был до крайности брезглив и боялся всякой инфекции.
- Мыл, мыл... — Сергей Андреевич убрал тетрадь с записями, сел напротив подполковника медицинской службы. Тот разлил в кружки спирт, спросил:
- Тебе разбавить? Или так проглотишь?
- Разбавьте…
Феликс Иванович разбавил, поднял свою кружку, посмотрел на Сергея Андреевича зеленоватыми мутными глазами:
- Ну что, душа моя, давай хряпнем! — и первым выпил, громко выдохнул, зачерпнул из банки полную ложку свиной тушенки, стал громко жевать.
Сергей Андреевич тоже выпил, пожевал хлеба, закурил. Феликс Иванович тоже закурил, заскрипел табуретом, проговорил:
- К расстрелу ребят приговорили... утром в штабе дивизии был, медикаменты получал... н-да-а, вот так-то…
- Говорили же, что в штрафбат отправят?
- Черта с два! Какой-то кретин в штабе настоял…
Начальник политотдела. Спрашивается, зачем мы их лечили? Выхаживали? Бесценную глюкозу тратили, кровь переливали... Вот вам, Сережа, и вся правда, если вернуться к нашим баранам…
- Я уже забыл о нашем разговоре, как вы советовали, — ответил Сергей Андреевич.
- Ой врете, Сережа! — погрозил ему пальцем Феликс Иванович. — Такие разговоры не забываются…
Я в двадцать первом, Сережа, был в армии Тухачевского.
Тамбовский мятеж эта славная армия подавляла. Большинство — латыши, китайцы, азиаты... поляки были…
А я в должности старшего санитара... Так вот, доложу вам, бесценный вы мой романтик, что расстреливали тогда всех! И детей в том числе. Если пацан или девчонка головкой до пояса отцу доставали, стреляли вместе с отцом. И женщин стреляли! — Прищурившись, Феликс Иванович выпустил густую струю дыма. — Не хотите ли такую вот правдочку?
- Шутите? — Глупая улыбка застыла на лице Сергея Андреевича.
- Упаси бог от таких шуток... Вы, голубчик, гражданскую войну в школе и в институте по учебникам изучали, а я в ней участвовал. И молчу как рыба... — Феликс Иваныч перегнулся через стол, приблизив лицо вплотную к Сергею Андреичу, просипел: — И то, что в этих ваших учебничках понаписано, есть самая чудовищная ложь... Такую вот правдочку не желаете ли? Или правдищу, как вам будет угодно…
Сергей Андреевич молчал, оглушенный, в висках больно стучала прихлынувшая кровь.
- Вы отвечаете за свои слова, Феликс Иваныч? Подполковник медицинской службы расхохотался, потом ответил серьезно, глядя ему в глаза:
- Отвечать я буду, душа моя, следователю НКВД, если вы настучите на меня... если сядете и напишете, так, мол, и так, считаю своим долгом... Вы ведь член партии, если не ошибаюсь?
- Да…
- Ну вот, вам сам бог велел, — Феликс Иванович язвительно улыбнулся. — Впрочем, вы не напишете.
Потому я вам и рассказал…
- Почему так думаете?
- Слава богу, голова у меня на плечах еще есть — в людях еще не разучился разбираться... И ваше счастье, Сережа, что вы многого... вы ничего не знаете о нашей распрекрасной жизни.