- К-как он сказал? Кто? Лю... люм... кто такие? — Степан Егорович даже растерялся.
- Люмпены, — улыбнулся Сергей Андреевич. — Ну, вроде... оборванцы, беспризорники…
- Это почему же беспризорники? У нас дом есть, работа... Совсем, что ли, из ума выжил? Паразит… тьфу! — рассердился Степан Егорович. — Небось сейчас сел и донос пишет.
- Ты потише, Степан, — сказала Зинаида. — Он в коридоре слушает.
Игорь Васильевич действительно стоял в коридоре, открыв дверь в свою комнату, и слушал затаив дыхание.
- А пусть слушает! — махнул рукой Степан Егорович и проговорил громче: — На нас пиши — не пиши, взятки гладки!
- Ты не шути, Степан, — сказала Люба, — а то загонят за Можай…
- А нам все равно! Что Москва, что — Сибирь! — усмехнулся Степан Егорович. — В Сибири-то, на морозе, говорят, пьется легче!
И все разом с облегчением рассмеялись. И сразу забылось тревожное сообщение Левитана, все занялись делами, которых у каждого было невпроворот. Ушли к себе Люся и Сергей Андреевич, ушла Зинаида, бормоча, почему до сих пор не пришел с работы Егор, небось в пивную наведался, паразит, свинья грязь всегда найдет, придет пьяный — на порог не пущу. Люба стала вновь чистить картошку, думая о том, что скоро придет с работы Федор Иванович, а у нее ничего не готово. Тяжело с его язвой работать в вечернюю смену, ест что попало, всухомятку. Потом она вспомнила, как третьего дня в школе на родительском собрании классный руководитель говорила ей, что у Робки совсем плохи дела с учебой, страшно много прогулов, хулиганство — швырнул в окно директорского кабинета кирпич, чуть человека не убил.
- Это не он, — невольно перебила Люба, вспомнив ночной разговор с сыном.
- Как это не он, когда — он, — снисходительно усмехнулась классная руководительница, средних лет женщина в строгом, мужского покроя сером костюме. — Я понимаю, каждый родитель стремится защитить своего сына или дочь, но этим вы оказываете им медвежью услугу.
- Он мне говорил, что это не он, — упрямо сказала Люба. — Я ему верю, он мне никогда не врет.
- Вы в этом уверены? — Опять снисходительная, даже сочувствующая улыбка появилась на губах классной руководительницы. — Подростки в его возрасте и с его наклонностями всегда много врут.
- Мне он никогда не врет, — с тем же упрямством повторила Люба.
- Хорошо. Значит, он вам рассказывает про все свои художества? — Голос классного руководителя сделался ледяным. — Почему же вы не принимаете меры? Или вы ждете, когда он натворит такое, что... его, как… вашего старшего сына, отправят в тюрьму? В конце концов, это ваше дело, дорогая моя! — Классная руководительница перешла на официально-фамильярный тон. — Но мы вовсе не желаем, чтобы позор лег на всю школу!
Если бы они разговаривали один на один, Люба сказала бы этой курве все, что она про нее думает, но в классе сидело полно родителей, и все напряженно слушали, явно осуждающе глядя на Любу.
- К тому же нездоровое влияние вашего сына и его дружка Богдана распространяется на весь класс.
Средний уровень успеваемости за четверть резко снизился, увеличилось количество разных ЧП. Поймите, я должна принимать меры. Думаю, другие родители меня поймут и одобрят мои действия…
И многие родители в знак одобрения закивали, кто-то сказал:
- Давно пора принимать меры.
- Что вы хотите сделать? — едва слышно спросила Люба.
- Скажите, Любовь... э-э, простите, забыла ваше отчество…
- Можно и без отчества, — резко сказала Люба.
Страх и неуверенность у нее прошли. Она поняла, что сыну ее, Робке, угрожает опасность, и Люба была готова защищать его, как тигрица, и она сразу вся подобралась, как перед прыжком, лицо приняло жесткое, бесстрашное выражение.
- Как бы вы отнеслись, если бы мы предложили перевести Роберта в школу вечерней молодежи? — медленно, сбавив тон, произнесла классная руководительница. — Там такие же условия, уровень преподавания высокий, совсем не хуже, чем у нас…
- Нет! — резко сказала Люба. — Не пойдет он в вечернюю.
- Но мы можем его убедить... все вместе... — улыбнулась классная.
- Не буду я его убеждать. Я не хочу, чтобы он куда-то переводился. Поступил в эту школу и закончит ее.
- Но послушайте! — не выдержал один родитель — худощавый, болезненного вида мужчина, в очках в роговой оправе. — Этот вопрос касается не только вас.
Наши дети…
- Ваши дети могут учиться в этой школе, а мой сын не может учиться в этой школе?! — Люба поднялась с парты, на которой сидела, вытянув в проход между партами ноги. — Из моего сына козла отпущения решили сделать? Да я... Я вас... Я к министру пойду! Я вам такое устрою! Сына рабочего человека за второй сорт держите?! Ах, вы... А может, вы просто воспитывать ребят не умеете? Может, это вас надо куда-нибудь перевести? Между прочим, у нас в доме Баглаенко живет! Так вот мой Роберт прекрасно дружит с ним…