– Итак, – смущённо прокашлялся пан Йозеф Хоментовский. – По иероглифическим надписям на саркофаге можно сделать вывод, что это мумия человека из редкой касты жрецов-воинов. И звали его…
Янек Йержимановский прикрыл глаза. Главное, не захрапеть! В очередной раз…
Ну и дура!
Нет чтобы… Как тут принято? Смутиться или в обморок упасть? Обморок вообще универсальный выход из любой щекотливой ситуации.
Зато женихом обзавелась! Будто других проблем мало…
Стефания сидела на скамейке и смотрела на чёрную гладь озера.
Долго.
И никто не нарушал её одиночество. Только клёкот какой-то птицы и жужжание жучка, вьющегося около круглого фонаря.
От воды тянуло сыростью. Было неуютно, но уходить не хотелось.
Холодно.
Зато мозги на место встали!
Тишина. Ей так не хватало спокойствия и уверенности…
Здесь и сейчас, на деревянной скамейке, замерзая в тонком платье, проблем не существовало.
Они появились позже. Дворецкий и какой-то незнакомый юноша в серой форме полицейского.
– Пани Заремская? – от чувства собственной важности он говорил громко.
Ощущение умиротворения разбилось как стекло.
– Да, – Стефа вздохнула.
Исчезла иллюзия спокойствия, с трудом обретённая ценой нескольких часов плача, диалогов с собой, поисков несуществующих выходов из очередного тупика и просто медитации на ровную, глубокую и безразличную водную гладь. Даже магия странно притихла и не рвалась яркими всполохами с рук.
Слова были чужими, лишними. Кому она могла понадобиться? Зачем?
– Чем могу быть полезна?
– Вас хочет срочно видеть пан сыскной воевода. Прошу следовать за мной.
– Что случилось?
Полицейский не ответил, но дворецкому отказала его профессиональная выдержка. Он плюхнулся на скамейку рядом с девушкой, уткнулся лицом в ладони и сквозь рыдания выдавил:
– Убили нашу матушку… Кормилицу нашу! Благодетельницу! Как жеж мы без неё, родненькой!
– Кого? – охнула девушка.
Убийство? Здесь?
Здесь же… так тихо!
– Пани Альжбету, – процедил недовольный паренёк и, довольно грубо схватив девушку за руку, потащил её по тропинкам в сторону дома. – А ты пока наслаждайся свободой. Утро в камере встречать будешь! Душегубка проклятая!
Он добавил пару выражений похлеще, но Стефе было не до того.
В Гдыньске никогда не случается ничего ужасного. Здесь подают на завтрак кофе, выпекают ватрушки, здороваются с соседями, заходят на чай по вечерам. В палисадниках почти круглый год цветут цветы, осень расцвечена багрянцем клёнов, а зимы мягкие. Даже шторма обходят бухту стороной. Полицейский на площади всегда мил и вежлив. Кучера сонливы и ленивы. Пани говорят неспешно, а паненки беспечно улыбаются.
Здесь не страшно гулять по темноте. Здесь не встречались нищие-попрошайки и карманники, даже в курортный сезон. Как тут могли кого-то убить?
– На кого ж ты нас покинула, матушка!? – выл у озера старик. – Кто ж о нас да позаботится? У кого ж рука да на тебя беззащитную поднялась-то?
Рыдания становились всё безутешнее и тише. Ему вторил голос какой-то собачонки, ищущей луну в новолуние. Стены из вечнозелёного самшита, петлями сворачивающиеся в лабиринт, умело глушили звуки.
Ноги заплетались, спотыкались и тогда полицейский просто тащил её по дорожкам, подгоняя вдохновляющими описаниями, что будет с ней в тюрьме, где убийцам и место.
– Как? Вы что… Считаете, что я?
– Тебе, шваль безродная, виднее! А пан Бачинский за пять сек тебя на чистую воду выведет. Как птичка запоёшь!
Особняк, громадина в три этажа с зевами освещённых окон, показался внезапно. Просто вынырнул из-за поворота, но какой-то притихший, настороженный.
В дом полицейский втащил её с парадного входа, едва не сломав девушке ногу на ступеньках крыльца, надеясь, что позор Заремской увидит как можно больше людей, и тогда выбить из неё признание будет проще, чем пожарить колбасу. Но дом словно вымер. В широких коридорах не попадалось даже слуг, а тишина, слишком неестественная для этого места, била по ушам. Тем злее были слова. Конечно же, ничего личного. Работа такая.
Янек Йержимановский словно из-под земли выскочил.
Стефа даже не увидела, откуда он появился. Сидел ли в гостиной, шёл куда-то по поручению профессора или собирался по-тихому исчезнуть из дома, где произошло несчастье.
Все бегут от тех, кто несчастлив, будто неудачи передаются по воздуху, как грипп.
Ей было уже всё равно. Ей бы минуточку, чтобы выдохнуть, подумать и решить, что же дальше делать. Не могут же её обвинить в убийстве без доказательств? Ведь не могут же!