На этот раз Светка нашла мужика, который за год умудрился отправить все Фирины достижения коту под хвост.
Впрочем, перестройка в то время уже давала о себе знать, и воспитание трудных подростков все меньше волновало новое российское общество.
Завод, который я возглавлял пятнадцать лет, потерял две трети своих заказов. Я уволил двадцать тысяч работников и размышлял, что делать дальше. И тут Паша, новый директор Дворца культуры, предложил мне использовать помещения подросткового клуба для производства гинекологических зеркал. Они были тогда в большом дефиците.
На этих «неприличных» зеркалах мы с Пашей за несколько лет сделали довольно приличный бизнес. А юные дегенераты и вульгарные девицы разбрелись кто куда, потому что завод, который я возглавлял, окончательно обанкротился.
В общем, Паша с его гинекологическими зеркалами оказался в нужном месте в нужный час. Впрочем, как и все в моей жизни. Я всегда был патологическим везунчиком. Довольно давно понял это и благодарил свою судьбу.
Кстати, Фиру я тоже часто благодарил за то, что она в свое время настояла на постройке спортивного зала. Благодаря спортзалу производство гинекологических инструментов расширилось невероятно, и мы с Пашей имели большие доходы. Я выстроил себе здоровенную дачу на берегу реки. Обнес ее электронным забором. Завел роту охранников, больше для куражу, чем для охраны. Я умел поставить дело так, чтобы никого не обидеть.
О Фире Фиш мы иногда вспоминали со Светкой. Хохотали над ее историями. Она никому не писала. И не звонила. Словно ушла из жизни, оставив о себе незабываемые, необъяснимые впечатления, как неопознанный летающий объект – НЛО.
Одно остается фактом – все это видели: летящее, сверкающее доли секунды, но зафиксированное в памяти навсегда...
...Я вскрываю тяжелую бандероль. Читаю ровные строчки детского почерка: «Здравствуй, Гера. Здравствуй, дорогой мой импотент».
Ну, это уж слишком! Особенно если вспомнить те бурные три ночи и три дня, которые мы провели с ней месяц назад, когда Фира так неожиданно явилась ко мне прямо из Израиля, спустя десять лет небытия. Точно с неба свалилась. НЛО!
«Извини, если оскорбила твое мужское достоинство, но я имею в виду совсем не то, о чем ты наверняка подумал. Я говорю о твоей душе. Закупоренном глиняном сосуде, недоступном проникновению целительных лучей Божественного света».
Узнаю Фиру. Фиру Фиш. Теперь она желает быть моей душеспасительницей! Оригинально.
Любопытство не дает мне покоя, и я впиваюсь в строчки, стремясь прочесть их все сразу, перескакивая с абзаца на абзац.
«Помнишь, последним вечером перед отъездом я говорила тебе, что мое настоящее имя не Фира, то есть Эсфирь – это русский вариант имени Эстер. Эстер – по-еврейски то, что покрыто тайной. Имя имеет огромное значение для человека. Для его судьбы. Имя никогда не бывает случайным».
О! Как ты права, мой неопознанный летающий объект. Фира – ты действительно тайна, которая невыносимо мучает меня все эти тридцать дней. С той самой минуты, как твой самолет взмыл в облака.
Как страстно хочется сейчас, сию секунду, прижать тебя к себе. Крепко-крепко. Всю.
Я словно осязаю ее рядом. Снова чувствую ее запах, холодные черные пряди, прямые, влажные от растаявших снежинок... Горячие сладкие губы.
Член наливается и каменеет. Наваждение не исчезает. Я раздеваю мое видение. Сжимаю белые груди... отвердевшие соски, переполненные желанием меня. Меня...
Эстер? Это очень красиво. Я должен, я обязан разгадать ее тайну. Может быть, тогда смогу освободиться от этой страсти. Огромной. Необузданной. Страсти, которая сжигает меня изнутри. Не дает спокойно жить так, как я жил раньше. Все эти годы.
«Ты не сможешь быть прежним. Теперь, после нашей встречи через десять лет... Я заразила тебя своей огромной любовью. Я выучила иврит и прочла много старинных книг. Древних, как сама жизнь. Они научили меня любить мужчину. Они открыли мне тайну женской силы и власти в этом мире. Женщина – самое сильное существо на земле. Она создана поддерживать мужчину на его пути к Всевышнему. Именно поэтому Он дал женщине эту огромную силу».
Мне становится жутко. Откладываю тяжелую стопку страниц. Этого не может быть. Фира словно разговаривает со мной, точно угадывая течение моих мыслей.
Я не верю в мистику. Она существует в воображении слабых людей, которые стремятся найти оправдание своей слабости.
Снова придвигаю страницы. Переворачиваю лист.
«Ты слабый, Гера. Слабый и несчастный, потому что всегда, всю жизнь боялся женской любви, а значит, и женской власти над собой. Никому, ни одной женщине ты не позволил приблизиться к твоей душе. Ты жил, как робот, справляя свои физические нужды, наслаждаясь физическими наслаждениями: теплой комнатой в зимнюю стужу, запахом куриной кулебяки из духовки, легкостью разгоряченного тела, ныряющего в прорубь из раскаленной сауны, оргазмом, вызванным извержением семени. Ты жил на земле и никогда не возносился в небо. Ты говорил: единственная женщина, которая властвует надо мной, – моя жена. Но это самообман. Над чем властвует Нора? Над твоими физическими интересами. Иногда ограничивает количество твоих наслаждений. Она узнает о новой любовнице, и ты перестаешь с ней встречаться. Нора тратит твои деньги на все, что ей заблагорассудится. Но она заслужила это право за тридцать лет мучений с тобой. Она смирилась, что никогда не сможет обладать самым главным – твоей душой. Следовательно, ты не принадлежишь ей. И ты платишь ей за это. Платишь, потому что за все нужно платить. Это ваш давний негласный уговор».
Вздор! Чушь! Нора – прекрасный человек. Добрый, чуткий. Я благодарен ей. Она долгие годы сохраняет нашу семью. Терпеливо сносит все мои похождения.
«Нора надеется, что когда-нибудь ты полюбишь ее. Верит всю жизнь, что твоя душа будет принадлежать ей».
– Я люблю Нору.
«Ты не любишь Нору. Зачем врать самому себе? Ты не знаешь, что такое любовь».
– А ты знаешь?
«Любовь – это то, что ты чувствуешь сейчас. В эти минуты. Взмыть в небо, приземлиться в Иерусалиме, прижать меня к себе крепко-крепко».
– И сделать с тобой то, что я всегда делал с другими женщинами.
«И сделать то, что ты делал с другими женщинами. Но почему же слезы застилают твои глаза? Разве плакал ты когда-нибудь, желая совокупления?»
– Боже! Это невыносимо.
...Чай остыл в стакане. Сигара давно потухла. Мне становится душно. Откуда она знает про слезы? И что все это значит? Распахиваю форточку. Морозный воздух врывается в комнату. Снежные хлопья падают на горячие веки.
Когда я плакал в последний раз? Может быть, когда умерла мама? Нет. Я не плакал. Неужели только в третьем классе из-за того, что вывалился со второго этажа?
«Есть несколько видов боли. Тебе был знаком только один из них, самый примитивный – физическая боль, когда слезы подступают к глазам, как физиологическая реакция на неполадки в организме. Помнишь, я спросила тебя: «Когда ты плакал в последний раз?» – а ты рассказал, как вы подрались с мальчишками, как ты вывалился со второго этажа и плакал.
Гера, родной мой, любимый, физическая боль – это такая мелочь по сравнению с болью душевной. Говорят, человека, попавшего в ад, жарят на огне. Но ведь в ад попадает душа. Огонь ада – это угрызения совести. Это и есть самый страшный огонь. Огонь стыда».
Закрываю форточку. Складываю листы в картонную коробку. До свидания, Фира. Вернее, прощай... Не хочу больше ничего читать.
Закрываю кабинет. Тусклая лампочка в коридоре едва вещает дорогу к лифту. Во дворе тихо. Снег приятно скрипит под ногами. Завожу машину. Жду, пока разогнется мотор.
Я отпустил шофера. Жаль. Мне нужен сейчас кто-то рядом. Кто-то обыкновенный. Например, Петя, мой шофер.
Темный силуэт движется к машине. Ленка! Машинально смотрю на часы. Половина двенадцатого. Сумасшедший влюбленный ребенок!