Петр свернул в трубочку список завербованных солдат и ответил ясно и отчетливо, так, чтобы все слышали и все его поняли.
- Я владыка Страмбы, а не Перуджи; я здесь чужеземец и, горше того, чужеземец нежелательный, как Ваше Подестовство изволили выразиться, поэтому мне ничего другого не остается, как подчиниться вашему решению и без промедления вместе со своим другом уехать из этого города, не дождавшись своих trecciolli и budellucci a sangue, которые мы недавно заказали у этого гостеприимного хозяина.- Петр повернулся к трактирщику, который за его спиной уже разводил огонь в очаге.- Распорядитесь приготовить наших лошадей, вот вам вознаграждение за бутылку вина, которую нам не было дозволено выпить.- Петр бросил трактирщику золотой и продолжал: - Но что касается просьбы Вашего Подестовства...
- Запрещаю вам впредь так нелепо меня величать,- вспылил подеста.
- Извиняюсь за это новшество, я ошибочно полагал, что оно польстит вашему слуху,- парировал Петр.- Ну, а что до вашего желания получить вербовочный список, то напоминаю вам, что я, как герцог Страмбы, имею свои обязанности по отношению к людям, проявившим желание пролить за меня кровь и приложить старания к тому, дабы храбрыми военными действиями исполнить волю Его Святейшества наместника Бога на земле. Нет, такого, бог даст не будет, герцог Страмбы не предаст свое войско.
Быстро войдя в комнату, Петр зажег свернутый трубочкой список в очаге и, подняв ярко горящую бумагу над головой, принялся размахивать ею, приветствуя людей, которые разразились криком, рукоплесканиями и возгласами "слава!". Пока подеста, сдавленный волнами людей, хлынувших к веранде, старческим голосом бессильно бормотал что-то, Петр и капитан д'0берэ спокойно вышли из дома, сели на лошадей и без всяких препятствий проехали через северные ворота Перуджи.
Капитан д'0берэ был расстроен и зло упрекал Петра за то, что он не сумел должным образом использовать ситуацию, которая, мол, складывалась так, что лучшие люди Перуджи были готовы наплевать на подесту и пуститься вслед за Петром и за ним, капитаном; осознал ли хоть Петр, что подеста в Перудже пользуется такой же любовью, какой в свое время в Страмбе пользовался покойный capitano di giustizia? И если Петр в тот раз сумел прихлопнуть capitano, почему теперь он не разделался с подестой, а главное, почему в самый подходящий для вербовки момент решил удрать и выйти из игры?
- Не знаю,- со вздохом проговорил Петр,- нынче я уже никого не вызвал бы на дуэль за утверждение, что у королев не бывает ног, и, вероятно, capitano тоже не застрелил бы. От всего этого муторно на душе.
- Если человек затеял военную кампанию, на подобные чувства он уже не имеет права,- сказал капитан.
-Почему же вы не захватили инициативу в свои руки?
- Я не баловень фортуны, как некоторые, топ chou [Здесь: мой миленький (фр.). ], и к тому же, как вы любите мне напоминать, я ваш подчиненный. Но теперь я уже не знаю, как быть дальше. Перуджа действительно превосходный и воинственно настроенный город, и если нам тут не повезло, откуда же теперь согнать солдат?
- Поедем в Римини,- сказал Петр,- говорят, в портовых городах шатается уйма ландскнехтов, желающих поступить на службу
- Хорош, наверное, сброд,- сказал капитан. Двумя милями севернее Перуджи они повернули в сторону Тибра, прелестные воды которого до сих пор приятным плеском сопровождали их странствование, и по широкой дороге направились к отдаленному епископскому городку под названием Губбио, раскинувшемуся на южном склоне Апеннин.
Поскольку приходилось считаться с тем, что подеста, как только ему удастся усмирить толпу, вероятно, пошлет своих стражников, чтобы притащить их обратно,- уж если заварилась каша так, как это устроил Петр в Перудже, заявил капитан д'0берэ, то надо готовиться к самому худшему,- они погнали лошадей галопом и остановились только вечером, когда жеребец капитана уже спотыкался от усталости, на полдороге к Губбио, в Скритте, небольшом селении, известном тем, что там выращивали некрупные, но особо приятные на вкус плоды фигового дерева. В трактире, где они решили переночевать, знали толк в приготовлении попьетт, и настроение капитана д'0берэ снова улучшилось.
- Наконец-то мы опять в тишине и спокойствии,-сказал капитан. Вытянув свои длинные ноги, он раскуривал после еды трубку и маленькими глотками отпивал огненный напиток, пахнувший абрикосами. Он чувствовал себя в безопасности до такой степени, что даже не пошевелился, когда за окошком, застекленным шероховатыми выпуклыми стеклами, послышался приближающийся топот трех или четырех лошадей.
- Се n'est rien [Ерунда, пустяки (фр.).], только спокойствие,- сказал он Петру, когда тот нервно схватился за меч, лежавший на столе.- Они приехали с севед^, из Губбио, а не из Перуджи.
Всадники остановились перед трактиром, и один из них позвал трактирщика, настойчиво требуя корма для лошадей. Капитан д'0берэ опустил бокал, из которого только что потягивал вино, со звоном поставил его на стол.
- Mille tonnerresi [ Разрази меня гром! (фр-)]. Этот голос мне кажется знакомым.
- Мне тоже,- сказал Петр, вставая и обнажая меч.
- Такой цыплячий визгливый голос может быть только у Дзанкетти,- заметил капитан,- но это невозможно.
Дзанкетти, как мы помним, был тот несчастный молодой человек, которого во время своего первого посещения страмбских казарм Петр застиг в момент, когда он под команду капитана пытался выстрелить из мушкета, тот самый недоносок, протеже Джованни Гамбарини.
- Почему невозможно? - спросил Петр.- Вероятно, Джованни уже донесли о том, что мы ему готовим, и было бы совершенно естественно, если бы он послал мне навстречу своих людей, чтобы те где-нибудь по дороге втихомолку свернули мне шею.
- On verra, поживем - увидим,- сказал капитан д'0берэ, протянув руку за своим ремнем, который висел на крюке у окна.
И они действительно увидели, так как буквально в ту же минуту в проеме дверей, словно картина в раме, появился коротышка Дзанкетти во всей своей красе. Обнаружив Петра и капитана д'0берэ, он страшно испугался и тут же взвизгнул:
- Здесь они! - и немедленно исчез.
Петр подскочил к двери, которую Дзанкетти захлопнул за собой, рывком распахнул ее, и тогда из темного коридорчика, куда она вела, раздались два выстрела. Одно мгновение у Петра было чувство, словно его дубиной ударили по голове, потом все исчезло.
Через непродолжительное время, когда беспамятство, прерываемое беспорядочными снами или видениями, в которых важную и какую-то подозрительную роль играла мифическая птица грифон с герба города Перуджи в сочетании с веселым дракончиком из папского герба, Петр обнаружил, что он лежит в постели, а рядом с ним на узкой скамеечке сидит пожилой человек с обвислыми щеками, солидным брюшком и держит его, как это делают доктора, за правую руку, нащупывая пульс; левая рука Петра была замотана бинтом, голова его тоже была забинтована. В изножье его постели, опершись о стену, стоял миловидный юноша из Перуджи, который первым записался в солдаты под именем Алессандро Барберини.
- Барберини, что ты здесь делаешь? - спросил Петр голосом, до сих пор еще нетвердым и слабым.- Как ты сюда попал?.
Юноша улыбнулся.
_ Его Высочество запомнили мое имя,- ответил он,- я ведь сразу сказал, что Его Высочество парень хоть куда.
- Я тебя спрашиваю, что тебе здесь нужно?
- Что мне здесь нужно? - переспросил Барбери-ни с удивлением.- Да разве я не завербовался в войска Вашего Высочества? Здесь почти все, кого капитан записал, около пятидесяти человек, и все готовы служить Вашему Высочеству.
- "Perusini superbi, boni soldati",- вздохнув, прошептал Петр, чувствуя слабость и облегчение.- Ты, Барберини, первым записался ко мне на службу и первый, кто меня назвал моим новым титулом. Этого я никогда не забуду.