Эта девочка не из робкого десятка — и это мне в ней нравится! Да и потом, ее покладистость в данной ситуации тоже вещь немаловажная. Не глупая покорность забитой школьницы, а разумное и сознательное повиновение девушки, почуявшей опасность и решившей довериться надежному человеку, чтобы выпутаться из передряг. Мысль о том, что надежный человек — это ваш покорный слуга, наполняет меня гордостью так, что я становлюсь похож на резинового человечка с рекламы шин «Мишлен».
Останавливаемся.
— Бежать бесполезно, давайте-ка передохнем и покумекаем, как быть, — предлагаю я.
Прикинувшись давними любителями стрельбы, подходим к тиру. Чтобы думать быстрее, я готов бросить себе в башку пару новеньких монеток!
Тьерри все еще жив, вот что самое паршивое! У меня не было времени его ухлопать, и в данный момент он, как пить дать, возглавляет разыскивающих нас бошей. Эти идиоты не поленятся перерыть весь город, лишь бы нас зацапать; площадь уже окружена и, чтобы отсюда выбраться, мыла придется извести немало.
По сторонам начинается странная суматоха, и я догадываюсь, что означать это может только одно — потрошиловка началась.
— Идем!
Хватаю Лауру за руку.
— Куда?
— Прокатимся на автодроме…
Она удивлена, но молча следует за мной. Очередной заезд как раз начинается; вталкиваю мою лапочку в одну из машинок и сажусь за руль.
— Может, нас не заметят — мы слишком на виду, понимаешь?
Она кивает.
— Тот, за кем погоня, или бежит, или прячется, а не выпендривается в свете прожекторов перед тысячной толпой.
Положив револьвер на колени, втискиваюсь в гущу кретинов, находящих жутко забавным врезаться друг в друга.
Лаура прижимается ко мне, и только тут я замечаю, до чего же она маленькая и хрупкая. Ее движение наталкивает меня на мысль: обнимаю ее за плечи — и вот мы уже влюбленная парочка.
Волнение в толпе докатывается до нашего манежа. Отовсюду слышно: «Папир! Папир!»[5]. На платформу взбираются несколько солдат; быстро окинув взглядом машинки и, видимо, не найдя ничего подозрительного, они убираются восвояси.
Никогда больше не сяду в эти сволочные тачки на автодроме! Третий, четвертый, пятый круг… Пол начинает уходить из-под ног, а в голове звенит от передергивания затворов — удар Тьерри даром не прошел. Хорошо еще, у меня под боком Лаура и ее горячее плечо; она так дышит в ухо, что жутко хочется жить!
— Господи! — вдруг подает голос малышка. Мать моя, как она побледнела!
— Что такое?
— Вон там, у кассы…
Смотрю туда — Тьерри! С маленькой эстрады обводит толпу таким взором, словно стоит на караульной вышке. Слава Богу, он к нам спиной…
— Ну, спокойней!
Мы обнимаемся еще крепче, и я, обливаясь потом, пробую удержаться в самой гуще машинок.
Но что это? Пронзительный крик раздается над манежем, и я вижу, как какая-то девица тычет в меня пальцем, вопя, как попавшая в капкан лисица. Остальные, проследив, куда она показывает, тоже принимаются голосить во все горло.
Вот те на! Я что, уже стал кентавром, или, еще хуже, бородатой женщиной? Чего это они на меня вылупились?
— О нет! — простонала Лаура.
— Да в чем дело?
— У вас открылась рана, кровь просто хлещет!
Так вот почему по шее разливалось такое странное тепло! А я думал, пот…
До меня доносится свисток Тьерри. По нелепой случайности этому болвану удалось-таки нас засечь! По его знаку механик вырубает ток, музыка глохнет. Несмотря на всеобщий ажиотаж, воцаряется гнуснейшая тишина.
Ну, ребята, открывайте зонтики — сейчас польется свинцовый дождик!!!
ГЛАВА 13
Так и есть — первая пуля чиркает по рулю машинки. Что за черт, откуда? Бес его знает; скорее всего, у какого-то фрица нервы не выдержали, вот он и пустил калиброванную слюну — Тьерри со времени своего свистка не шевелился. Он смотрит на меня полными ненависти глазами, а рожа его просто сияет садистским восторгом. Попади мы сейчас к нему в руки, у нас тоже кое-что засияет…
— Все пропало, — не выдерживает Лаура.
Фантастика! В самый критический момент всегда находится такая цыпочка и брякает эдакое, что у вас аж кровь закипает.
«Пропало»! Мать вашу, да у нас не больше шансов улизнуть, чем у горящего в крематории доходяги — умереть от переохлаждения, и все равно надо попробовать! Надо, если тебя зовут Сан-Антонио, а в товарищах по несчастью — кошечка типа Лауры.
Срикошетившая пуля производит эффект если не разорвавшейся бомбы, то уж, по меньшей мере, лопнувшей лампочки — всех балбесов, что веселились вокруг, словно ветром сдувает, и мы остаемся одни в окружении сероштанников.
Ну, начали! Хватаю с коленок пушку и с ходу укладываю пару стоящих напротив солдат.
— Живо! — это уже Лауре.
Она выскакивает из машинки и бросается за мной, но дорогу ей преграждает толстенный фриц. Бац! Рукояткой по виску — нечего с ним церемониться! Этой самой рукояткой, надо сказать, черт знает что вытворяют последнее время…
Рванувшись к восьмерке американских горок и добежав до бортика манежа, не могу не чертыхнуться, да так, что в Марокко, наверное, слышно. Мы окружены! В лицо смотрит добрая дюжина автоматов, и остается только поднять клешни.
Вынырнувший из-за спин солдатни Тьерри цедит что-то по-немецки.
— Чего он там бормочет? — спрашиваю я Лауру, слегка секущую гансову болтовню.
— Говорит, чтобы брали живыми.
— Вон оно что! Будет на хлеб зарабатывать, возя нас по ярмаркам?
Снова беру ее за руку. Я с ней и часа не проторчал сегодня, а чувство такое, словно полжизни не расставался.
Резко дергаю ее к калитке в бортике, и мы влетаем внутрь аттракциона. Защита, правда, не Бог весть какая — от автоматчиков отделяет всего лишь тоненькая дощатая перегородка.
— Стоять! — завопил Тьерри.
— А иди ты!..
Мы понемногу отступаем, лицом к сероштанникам. На «горках» больше ни души, кабинки продолжают крутиться вхолостую. Как только одна из них приближается, мы резво в нее запрыгиваем — раздаются удивленные вопли немчуры, окружившей деревянные стояки.
Трюк этот, ясное дело, совершенно бесполезен — кабинка, сделав полный круг, вернется туда, откуда отъехала. Но все равно — хоть чуть-чуть оттянуть время.
Мы взлетаем над праздником; довольно забавно парить над бандой шпиков и солдатни, присланных сюда единственно затем, чтобы схватить нас. Но до этого еще далеко, так вот! Вдруг, когда до вершины остается всего метра два, наш маленький экипаж останавливается. Тьерри, видимо, приказал патрону вырубить ток, и мы повисаем над землей метрах эдак в двадцати пяти.
— Бросайте оружие! — орет снизу человечек в столь знакомом клетчатом пальто.
— А ты за ним сбегаешь, коли далеко улетит?
— Вы окружены, сдавайтесь!
— Да брось ты, забирайся сюда — воздухом подышим!
Не могу сказать, что реплики мои отличаются богатством содержания, но они изводят Тьерри, а это уже немало!
— Мужик, похоже, большая шишка у этих колорадских жуков! — бросаю я Лауре.
— Почему?
— Смотрите, как он лихо заправляет делами!
— Все равно мы погибли…
— Ну, добавляйте в таких случаях «наверное».
— Вы не окажете мне небольшую любезность?
— Хоть сотню, радость моя. Ради вас я готов на все, если это, разумеется, в моих силах.
— Пустите мне пулю в лоб!
— Не понял…
— Я прошу вас меня пристрелить. Я не должна попасть живой в руки гестапо, потому что слишком много знаю и… немножко боюсь пыток, — добавляет она, опустив голову.
— Только не говорите глупостей, Лаура. Такой симпомпончик, как вы — и предлагает мне такие вещи! Да я не раз бывал в переделках посерьезнее — и ничего, выбирался, прямо как в детективах…