Итак, они слышали два выстрела. И это были Мишины выстрелы. Агент использовал пистолет с глушителем. Пуль было четыре. Две достались Мише. И выпустил их, очевидно, фээсбэшник. Одна пуля - Мишина, надо понимать, разнесла агенту голову. Вторая - тоже Мишина, очевидно, застряла в стене. Как раз напротив того самого места, где стоял агент.
Итак, всё сходится. Всё, вроде бы, ясно. Неясно только одно - зачем им понадобилось стрелять друг в друга. Зачем? Каждая деталь аккуратно и точно укладывалась на своё место, но по прежнему недоставало одного - смысла. Никакого смысла в случившемся Дима не находил. И потому в нём всё больше и больше крепла уверенность: нет, он не ошибся - там был кто-то ещё. Там был кто-то третий. И если установить, вычислить этого третьего, то тогда можно будет ответить на многие вопросы.
Дима посмотрел на свой окурок. Там оставалось ещё около сантиметра. Кто-то когда-то сказал ему: "В этом сантиметре сидит рак". Правда это или нет, Дима не знал. Но рака боялся. А потому он никогда не докуривал этот последний, "раковый" сантиметр.
Он раздавил окурок о стену и направился к вахтёру - проверять свою догадку.
На вахтёрском месте сидел всё тот же самый старенький благообразный дедушка. Дима уже разговаривал с ним, и тот объяснил, что пропустил Мишу, ибо молодой человек сказал - "от Альберта": как не пропустить, когда Альберта весь город знает? А фээсбэшник будто бы угрожал дедушке пистолетом. Дима не поверил. Очевидно, фээсбэшник заплатил вахтёру - точно также, как и третий неизвестный, если тот, вообще был.
Когда Дима вошёл, дедушка сидел на своем стульчике и задумчиво смотрел в угол. Увидев Диму, он поглядел на него внимательно и настороженно.
Дима присел на корточки.
- Короче так, отец, - сказал он. - Одного ты за просто так впустил, второй тебе пистолет показал. А третий? Он тебе тоже пистолет показывал?
Дедушка ответил не сразу. Он уставился на сотрудника и секунд двадцать молчал. Думал. Потом спросил:
- Это какой третий?
- Третий - тот, кто ещё заходил сюда. Он тебе тоже пистолет показывал? Убить угрожал?
Старый вахтер не отвечал ничего. "Врёшь, - читалось в его хитрых глазах, - не на того напал."
- Тут много людей туда и сюда ходит, - старик развел руками. - Я и не помню всех.
Дима нахмурился.
- Я тебя, дед, понимаю. Боишься, что с работы попрут. Где ещё такую найдёшь потом?.. - Он покивал. - Вчера здесь убили сотрудника, - голос у Димы сделался, вдруг, значительным и серьёзным, - сотрудника Федеральной Службы Безопасности, который выполнял особо важное задание. И он погиб. Его убили. Каждый, кому что-нибудь известно и он скрывает, что ему известно - тот соучастник убийства. Знаешь, дед, как это называется? Знаешь?.. "Соучастие в убийстве особо важного должностного лица, находящегося при исполнении особо важного служебного задания." Статья 122-ая УКа Эр Эф, пункт 14-ый. От пятнадцати до двадцати лет лишения свободы в лагерях строгого режима. При отягчающих обстоятельствах - смертная казнь. Думай, дед. Думай.
Дима кивнул. Дедушка-вахтёр проглотил тяжёлый комок. Глаза его были полны ужаса, который он уже не мог скрыть.
- Скажи, дед, - Дима улыбнулся грустной, светлой улыбкой. - У тебя внуки есть?
Дедушка медленно кивнул.
- Есть... внук, мальчик.
- Мальчик. - Дима опять улыбнулся. - Сколько ему?
- Ему?.. Восемь. Восемь лет...
- Восемь лет... А сколько ему через двадцать лет будет?.. Хотя чё это я такое говорю? - Дима покачал головой. - Какая разница, сколько ему будет через двадцать лет? Ты-то уже не выйдешь... - Дима убежденно кивнул. - Да, ты уже никогда не выйдешь. Спросят у твоего внука: "Есть у тебя дедушка?" А внук твой заплачет и скажет: "Нет у меня больше дедушки. Нет его больше. Кандали надели и увезли. Нет у меня больше дедушки"...
Дима, казалось, сейчас заплачет. Старый вахтёр вытер рукой вспотевшее лицо.
- Девушка была, - сказал он, - молодая такая, красивая очень девушка. Волосы тёмные.
- Девушка... - Дима хлопнул себя по коленям и встал на ноги.
- Она вошла сразу же после этого - после... как его звали?..
- Миши?
- Да. Того, который от Альберта приходил. А через несколько минут после неё был другой - из Безопасности.
- Запомнил эту девушку? - Дима опустил глаза на вахтёра. - Узнаешь её?
- Узнаю. Запомнил.
- Вставай, поехали. В отделение - сделаем фоторобот.
- Старый вахтёр поднялся со стула.
- Но дед... смотри...
Дима достал из кармана бумажник, вынул оттуда пятидесятидолларовую купюру. Сунул её вахтёру в кармашек пенсионерского пиджака.
- Про девушку эту мне всё как есть расскажешь, память свою напряжёшь. Но потом: то, что рассказал - забудешь. Понял? Это - государственная тайна. Ясно тебе? Не было никакой девушки. Ни для кого не было.
Поскольку вахтёр молчал, то Дима ещё раз повторил внятно:
- Никакой девушки не было...
- Понял, - вахтёр быстро, с готовностью кивнул.
Дима хлопнул его по плечу.
- Поехали.
Глава 18
Фильм закончился. Уже убили главного негодяя, и по экрану ползли на английском языке титры. Оля поднялась со своего дивана и, подойдя ближе, выключила телевизор.
Она вышла в прихожую. Поправила на себе халат и засунула босые ноги в тапочки. В парихожей Олю дожидалось мусорное ведро. Кончно, уже стемнело, и это не самое удачное время, чтобы выносить мусор... Черёд нехороших мыслей пробежал у неё в голове... Но что же делать? Родители вернутся поздно, а ведро под утро будет нехорошо пахнуть. Да и контейнеры для мусора недалеко - два шага туда и два шага обратно... Оля взяла ведро. Она была аккуратной девушкой и во всём любила порядок.
Оказавшись на лестничной площадке, Оля приостановилась. Здесь было сумрачно: неуютно и жутко. Невольно подумалось, что по законам голливудского боевика сейчас из-за угла должен вот-вот выскочить кровожадный маньяк с большим и страшным ножом. Но мысль, которую Оля гнала, неприятная: приставучая, гадкая мысль: Вася. Да, Вася. Его она боится сейчас, а вовсе не таинственного маньяка.
Вася с той самой встречи - жуткой встречи, никак не давал о себе знать. Он не звонил больше и не заходил к ней домой. Он словно исчез. Но Оля не верила, что Вася может вот так просто исчезнуть. И это его затянувшееся молчание настораживало.
Кто знает, где он теперь? Может, пьёт водку с дружками или ночует где-нибудь на лавочке... Всё это было грустно, жестоко. И Оля чувствовала себя виновной перед всем миром и перед Васей особенно. Она знала, что сделала что-то не так, неправильно, провинилась в чём-то.
Правда, эгоистическое начало подсказывало Оле, что ничего страшного: пусть пьёт водку и пусть ночует на лавочке - лишь бы только не стоял сейчас с наточенной обнажённой финкой в тёмном углу подъезда.
Оля остановилась, перевела дыхание. Она жалела теперь, что ей приходится выходить на улицу и от души ненавидела это подлое, дурное ведро, но появившаяся, вдруг, откуда-то упрямая гордость не дала ей повернуть обратно.
Запирать дверь Оля не стала. Только прикрыла тихонько. Подошла к лифту, но остановилась: представила себе, как кабина опускает её на первый этаж, и как двери решительно раскрываются навстречу неясной, пугающей темноте... Оля решила спускаться по лестнице.