Экин нагнал Като у края толпы, которая уже значительно поредела. Причиной тому послужила полиция, приехавшая на место слишком поздно. Двое полицейских разгоняли толпу по домам, третий стоял возле трупа, накрытого одеялом. Одеяло было короткое, из-под него в разные стороны смотрели две ступни, покрытые большими уродливыми волдырями.
— Что тут произошло? — спросил Като, глядя на подбежавшего Экина.
— Думаю, произошел несчастный случай… — соврал Экин, не смея посмотреть брату в глаза.
Но ложь Экина треснула по швам, когда полицейский у тела отвлекся на кого-то из толпы. Мужчина, стоящий рядом, подошел к телу и со всей силы опустил ногу на голову покойника. По толпе пробежался одобряющий гул. Полицейский закричал и бросился оттаскивать нарушителя оцепления. Като вздрогнул и попятился к Экину.
— Что тут происходит? — шепотом спросил Като.
Экин развернул брата за плечо и повел подальше от толпы. Като не сопротивлялся.
Быстрым шагом мальчики шли вниз по главной улице к своему дому. Когда толпа позади стала маленькой черной точкой, Като отважился задать первый вопрос.
— Они… Они убили его? Почему? — запинаясь, спросил он.
— Не знаю, Като, — кратко ответил Экин, — Наверное, тот мужик недолюбливал его…
— Да, но почему тогда все были рады? Почему никто не спас его? Он сделал что-то плохое? — дрожащим голосом спросил Като.
Экин остановился и обнял брата, по щеке которого бежала слеза.
— Не знаю, Като, не знаю… Пойдем лучше домой.
На улицы в этот солнечный субботний день вышли, наверное, все дети города. Большинство мальчишек играло в футбол, кто-то разбился по кучкам и замышлял что-то. Девочек было немного. Тем не менее, несколько девчонок играли в футбол наравне с мальчиками, променяв куклы на футбольный мяч. Взрослых на улице было мало. Они шли по своим делам, стараясь пройти этот шумный балаган как можно скорее. Улица была в полной власти детства и беззаботности.
— Эй, народ, смотрите! Это же Като! Ты чего нос повесил? Опять получил от брата по первое число? — крикнул один из молодых игроков в футбол, прибежавший за укатившимся мячом.
Видно было, что этот вопрос застиг Като врасплох. Он пытался подобрать слова, но пауза становилась все более затяжной. Экин решил выручить брата.
— Ещё чего! Просто я задал ему сложную задачку, которую и не каждый взрослый решит. Вот он и ломает голову целый день, — сказал Экин.
— Ну да, ты в этом мастер, — сказал маленький футболист и посмотрел на Като, — Пойдем играть с нами?
Тут Като долго не раздумывал:
— Сегодня я пас. Устал что-то…
— Странный ты какой-то. День только начался. Да и на футбол у тебя всегда силы были… — сказал парень.
— Мы, пожалуй, пойдем. Дела дома, — сказал Экин и, развернувшись, направился вниз по улице.
— Смотри только насчет задачек брата сильно не думай. А то совсем забудешь, как в футбол играть.
— Бывай, Мунаш, — попрощался Като, слегка улыбнувшись.
— Эмм… Спасибо, что выручил, — сказал Като, нагнав брата.
— Пустяки, мы же должны помогать друг другу, да? — ответил Экин и похлопал брата по плечу.
Дома были гости. Пришел папин друг, Афас Факази. Они познакомились в доках, на сезонных подработках. Экину, как, наверное, и всем вокруг, было не совсем понятно, на чем держалась их дружба, если это можно было так назвать. Мужчины часто спорили и ссорились. Поговаривают, что однажды они даже подрались в баре. Спросить об этом отца Экин не отваживался. Но в конечном итоге дело шло на мировую. Афас был худ, словно жердь, отличался кротким характером и холодным умом. Отец же в приступах гнева мог начать крушить все вокруг голыми руками. Их точки зрения на те или иные явления и события сходились редко. Но одну вещь они одинаково любили и могли обсуждать часами: джаз. Бывало, что в том же баре вокруг них собиралась зеваки, с интересом наблюдающие за оживленной беседой двух меломанов.
Вот и сейчас Афас с отцом сидели возле старого проигрывателя, слушая новую пластинку. Комната была полностью статична, казалось, что мужчины бояться пошевельнуться, и только Афас изредка поднимал свою банку пива и подносил к губам. Бабушка сидела рядом в кресле и улыбалась, слушая приятную мелодию джаза, которая наполнила дом, словно запах свежевыпеченного хлеба.