Лицо, привезшее письмо и посылку, возвращалось въ Харьковъ чрезъ недѣлю. За это время мать должна была сдѣлать окончательный выборъ — остаться въ Москвѣ, или поѣхать на Украину. Въ случаѣ поѣздки, она имѣла-бы хорошаго попутчика.
Къ вечернему обходу я былъ уже на пунктѣ.
Покончивъ съ больными, ординаторъ подошелъ ко мнѣ.
— Чѣмъ васъ кормили въ плѣну, какъ тамъ обращались? Понимаете, изъ пяти человѣкъ плѣнныхъ — у четырехъ сразу можно опредѣлить туберкулезъ. И какіе туберкулезы — во всѣхъ стадіяхъ, формахъ и видахъ. Приходитъ поѣздъ — почти въ каждомъ вагонѣ покойникъ, а то и не одинъ. Взглянешь на живыхъ — скелеты, сѣрые, тощіе, чуть жизнь теплится. Инвалидовъ множество, и не отъ ранъ на войнѣ, а отъ увѣчій въ шахтахъ, да на заводахъ. У всѣхъ неврастенія, у многихъ въ самой тяжелой формѣ, полная подавленность, безучастность. Нельзя представить, что надо было пережить, чтобы дойти до такого состоянія. Назовешь кого-нибудь дядей, а онъ смѣется: «я», говоритъ, «вамъ въ племянники гожусь».
— Господинъ докторъ, — спросилъ лежавшій на сосѣдкей койкѣ больной, — а сколько лѣтъ вы мнѣ дадите?
Докторъ посмотрѣлъ на него: болѣзненное, морщинистое лицо. Трудно было сказать, сколько ему лѣтъ — 30-45?
Больному оказалось всего 28 лѣтъ. Онъ былъ изъ арміи Самсонова. Послѣ долгихъ мытарствъ въ лагерѣ, уже отощавшаго и ослабѣвшаго нѣмцы послали его работать въ шахты, въ началѣ 1918 года.
— Тамъ много нашихъ работало, и каждый урокъ имѣлъ. Здоровому человѣку и на хорошей пищѣ такой урокъ отработать вполнѣ возможно. Но мы-то всѣ слабые были, и кормили насъ такъ: утромъ полъ-литра кофэ безъ ничего, въ обѣдъ литръ пустого супа съ кусочкомъ хлѣба, и на ужинъ тоже супъ безъ хлѣба. Не сработаешь урока — ѣсть не получишь, еще разъ проштрафишься
— и ѣсть не получишь, и нѣмецкій унтеръ какое-нибудь наказаніе придумаетъ. Проштрафился я въ третій разъ; проломалъ нѣмецъ сапогомъ ледъ въ лужѣ, поставилъ меня туда босого и въ вытянутыхъ рукахъ по кирпичинѣ приказалъ держать. Часа два такъ стоялъ. Опустишь — прикладомъ по шеѣ. А потомъ сомлѣлъ я, въ госпиталь увезли. Острый ревматизмъ объявился. А двое товарищей, которые тоже не могли урока выполнить, взяли по мотыкѣ каждый, стали другъ противъ друга, да одинъ другого по головѣ саданули; другіе въ угольные колодцы бросались. Много тамъ русскихъ погибло. И ума не приложу, какъ эти самые нѣмцы вдругъ нашими товарищами стали; въ Вильно на станціи плѣнные поѣздъ видѣли, груженый хлѣбомъ, для нѣмцевъ, значитъ. А наши тамъ, господинъ докторъ, съ голоду пухнутъ.
* * *
Ночевалъ я у Кома.
На другой день утромъ я пошелъ навѣстить родителей Зубова, — моего сотоварища по плѣну.
Меня встрѣтила пожилая чета — русскіе Филемонъ и Бавкида. Въ ихъ небольшой квартирѣ, уютной и свѣтлой, все дышало любовью къ сыну, около четырехъ лѣтъ пропадавшему въ Германіи. Всюду были его портреты, его книги, его вещи.
Я имъ передалъ привѣтъ отъ сына. И оба, сидя напротивъ, не спускали съ меня глазъ. Они вѣдь имѣли передъ собой человѣка, который всего нѣсколько дней тому назадъ видѣлъ и говорилъ съ ихъ дѣтищемъ. Какъ зачарованные, они слушали меня. Я не хотѣлъ ихъ огорчать и говорилъ, что еще мѣсяцъ — и они навѣрное увидятъ своего Николая.
— Скорѣй бы онъ пріѣхалъ, — вздыхалъ старикъ, — скорѣй бы. Увидѣть его хоть бы. Да и помогъ бы намъ. Трудно теперь мнѣ одному. Былъ у насъ магазинъ галантерейный. Какъ большевики воцарились, пришли какіе-то люди; все описали, заставили взять приказчика и объявили, что магазинъ «націонализированъ)). Доходу нѣтъ; вчера мыло послѣднее разобрали, по 20 р. за кусокъ, а за новое и худшее уже 60 надо платить; гребни по 15 рублей продавалъ, а новые по 100 цѣлковыхъ стоятъ. А цѣнъ повышать не позволяютъ. Да и найти то что-нибудь трудно. Всѣ фабрики закрываются. Приходишь утромъ въ магазинъ, а тамъ уже повѣстки лежатъ: «въ пользу безработныхъ — 1000 руб.» «на
починку мостовыхъ — 1500 руб.» Пришли нѣмцы: «въ пользу нѣмецкихъ военно-плѣнныхъ — 5000 рублей». Думалъ шутятъ, побѣжалъ въ Комиссаріатъ, а тамъ накричали и обѣщали оштрафовать, если сейчасъ же не заплачу... А то придетъ въ магазинъ какой-нибудь товарищъ-латышъ, съ винтовкой, увидитъ головную щетку, и такъ и сякъ завертитъ ее. Спроситъ: «сколько стоитъ?» «40 рублей». «Денегъ-то нѣтъ у меня». «Возьмите уже такъ, товарищъ; будутъ деньги, отдадите». А, если не дать — подстережетъ, убьетъ. Сколько ужъ такъ торговцевъ погибло.