Юрий Каменский
У КРАСНЫХ ВОРОТ
ПРИДОРОЖНЫЙ
«Кто выдал Назукина?
Может быть, щупальца контрразведки уже присосались к каждому из нас? И если так — нашу организацию раскрыли.
Работавший в подполье знает это смутное чувство тревоги. Оно неотвязно, слепо. Страшно именно своей слепотой: ты ведь не знаешь, есть ли предательство, нет ли его, а если есть — откуда оно идет и кто предатель?
Я откидывался на спинку стула, закрывал глаза.
Я видел товарищей, знакомых, их разные лица: добрые, злые, открытые, замкнутые… Они улыбались, смеялись, хмурились, злились… Слышал их голоса, характерные для них слова, фразы. Эти люди были в движении: шли то от меня, то ко мне, жестикулировали.
Кто? Кто из них?
Потом все заслонила картина идущего Назукина, закованного в кандалы. Его окружал отряд конной и пешей стражи с шашками наголо и ружьями наизготовку.
Был ранний рассвет. Процессия двигалась по набережной. Вначале я не увидел, а услышал ее: я спускался к морю, истерзанный только что ушедшей ночью; мне снились кошмары — ко мне тянулись руки, я убегал, они преследовали меня… Я прыгал с обрыва в море, просыпался… Потом забывался, сон повторялся.
Когда чуть рассвело, вышел из дому. Хотел постоять на берегу — размеренный шум прибоя всегда умиротворял меня. Подходя к набережной, услышал звон железа. Он грубо разрушил тонкую тишину рассвета, подавил другие робкие звуки.
Кандалы! Я узнал их музыку.
Сразу почувствовал — это несчастье.
Побежал к набережной, но потом перешел на шаг: вдруг попадутся контрразведчики — вызову подозрение. Я остановился на углу набережной и Галерейного. И вот тут-то увидел справа отряд конной и пешей стражи. Он окружал арестанта. Сразу не различил лица, а когда оно открылось, чуть не крикнул: „Назукин! Дядя Ваня!“
Поравнявшись со мной, Назукин посмотрел на меня, как на фонарный столб, ничем не выдавая нашего с ним знакомства. Некоторое время я стоял будто приклеенный к тротуару и глядел вслед Назукину. Его затылок и спина то появлялись, то исчезали за частоколом конвоя.
— Кого повели, сударь?
Возле стояла старушка. Когда я увидел ее, понял — надо уходить. Опытные глаза, появись они здесь, сразу заметили бы: этот господин причастен к арестанту.
— Не знаю, мадам, — ответил я и зашаркал прочь чугунными ногами.
…Я расцепил пальцы, развел руки и встал со стула. Прошелся по пестрой самодельной дорожке, брошенной на дощатый пол. Проходя мимо пузатого буфета, прижавшегося к чисто выбеленной стене комнатки, увидел на нем безопасную бритву и вспомнил связанный с ней случай. Он произошел еще до ареста Назукина.
Но сперва небольшое отступление.
Летом 1919 года, когда Деникин взял Харьков, я бежал из города: меня здесь слишком хорошо знали, как активного партийного работника. Чуть-чуть не был схвачен контрразведкой. С подложными документами уехал в Таганрог, а оттуда морем — в Феодосию, глубокий белогвардейский тыл.
Было начало августа. Мне повезло. В день приезда, бродя по набережной, я встретил моего товарища по гимназии, актера Сашу Александрова. Он играл в драматической труппе, занимая положение премьера. Труппа выступала в местном театре, стоявшем у Генуэзской башни.
Саша ввел меня в круг местной артистической богемы. Она собиралась во ФЛАКе[1], который занимал подвальчик на углу Новой и Земской улиц.
Сборище во ФЛАКе было пестрое: кроме артистов, писателей, художников здесь торчали офицеры, беглые буржуа. Пили водку, пиво. На маленькой эстраде выступали певцы, поэты. Их слушали и не слушали. Стоял шум, под низким потолком висело плотное облако табачного дыма.
Как-то я зашел во ФЛАК, Александров пригласил меня за свой столик и представил двум сидящим за ним мужчинам:
— Господин Придорожный, начинающий литератор.
Ко мне поочередно протянулись две руки:
— Полковник Папа-Федоров, ответственный редактор газеты „Крымский вестник“.
— Антрепренер местной труппы Самарин-Волжский.
— Господин Придорожный, — с места в карьер сказал редактор, — нашей газете очень нужны молодые силы. Предлагаю вам место у нас, пока корректора, а потом… впрочем, все зависит от вас.
С деньгами у меня было плохо, и я согласился.
В Феодосии я усиленно искал возможность установить связь с местным подпольем. И тут опять помог случай. На одной из улиц я столкнулся со своей землячкой — луганчанкой, старым товарищем Софьей Разумовой. Ее сопровождал незнакомый человек, он оказался Николаем Токаревым. Оба они прибыли в Феодосию для налаживания подпольной партийной работы.